Клеймённые уродством

Это было всегда так. Я чуть впереди на всякий случай, Питер работает сзади и в случае чего, драпает на меня, либо незаметно, как бы толкнув передав украденное, либо то, что вы сейчас наблюдаете. Так было проще, потому что в один момент я послала уличное воровство куда подальше и ушла на мелкие магазинчики, таская только еду и выпивку, прихватывая обычно пару вкусняшек. Сложнее было с сигаретами, потому что обычно они селились над прилавком, за которым стоял продавец, а на сознание воздействовать получалось слабо. Обычно стреляли, курящих на улицах было предостаточно.

— Чего ты там такого у него забрал? — запыхавшись, я сползла по стене дома в переулке. Странные места — вроде тихо, а вроде тут же, буквально через улицу, во всю шумит город. И опасные, особенно если не знаешь по каким вечером стоит возвращаться на место ночлежки, а по каким — нет.

— Этот придурок по карманам таскал наркоту, — Пит ухмыльнулся, взвесив на руке пакет, как из под килограмма сахара, полностью забитого маленькими, — Если получится, то нам этих денег очень на долго хватит.

— А может ну его, а? — я опасливо покосилась на улов, — Не тем толкнем, потом проблем не оберемся. Такие ребята имеют свойство запоминать — бегать еще от дилеров по всему Лондону не хватало.

Осень приходит рано. Осень приходит с ветром и хмурыми тучами, накрывающими небо. Осень грустно улыбается и плачет противным дождем, проникает за воротник. Солнце начинает греть все хуже и хуже и дела в общем идут не так, как хотелось бы. Все странным образом в одночасье катиться в Тартары, все планы которые так тщательно строились летом. Вроде бы вот оно — нормальные люди, с головой, вроде бы есть где спать и больше не загибаешься от голода. Но вот один человек умер, другого приняли мусорки в фуражках, кто-то просто пропал. И все ломается в дребезги, потому что они были частью твоего пазла, и без одной детали — картинки не будет.

Нет, ты не горюешь и не убиваешься, люди эти были для тебя не более чем инструментом, но только все равно неприятно тянет и заставляет нервничать, потому что куда ты сейчас? Как бы не отправиться следом.

— Курить будешь?

— Сколько там у тебя?

— Почти полная.

— Гуляем, — я усмехнулась, протягивая руку.

Следующие минут 15–20, мы молча сидели рядом и курили. Пальцы чуть мерзли, красные, с ободранными костяшками. С лица у меня еще не до конца сошел синяк прошлой драки. Пит много раз предлагал мне по тихой вынести что-нибудь теплое на руки, но мне нравились эти оборвыши. Я подобрала их где то в начале первой бродячей осени, перчатки без пальцев, грубо обрезанные и с парой дыр. Через какое то время дыры удалось зашить, есть подогревать руки через астрал огоньком — зимой даже варежек было не нужно. Хотя пару раз я чуть не схлопотала обморожение, но это уже сущие детали. Серая, поношенная куртка, уже маленькая и свитер с высоким воротом, который можно было свернуть и использовать вместо шарфа. Теплая хрень кололась, не суть важно. Джинсы, на коленях у которых не было живого места и невесть какие ботинки, которые держались второй год чудесным образом. Ботинки мне тоже нравились — легкие, но при правильном ударе противнику очень хорошо могло прилететь.

— И все таки..

— Не параной, сестренка, — Питер выпустил облачко дыма и сжал мое плечо, — Я знаю людей, все будет хорошо.

Потом как-то задумался, сделал паузу и повторил менее слышно, смотря вверх, поднося ко рту сигарету:

— Все будет хорошо…

Осень приходила всегда с неясным чувством опасности. Мне хотелось смотреть вверх, оборачиваться на ветер и ждать невесть чего, но это что-то мне явно не нравилось. Так было всегда — еще с детства. Осенний ветер заставлял меня настораживаться, принюхиваться и щурится на шныряющую меж людей нечисть в поисках особо подозрительных типов. Осень приходила со странным чувством тоски и боли по кому то.

Иногда я смотрела на Пита, как тот курил или с матом пытался открыть никак не поддающуюся бутылку пива и внутри что-то щемило. По старому. Мне хотелось просто прижаться к нему, зарыться, спрятаться в его объятиях, слушать как он усмехается, мол, что за наплывы братской любви? Я, если честно, так и делала — постоянно липла к нему, клала голову на плечо или колени, искала теплые ладони, которые никогда не знали перчаток, грубые, с мазолями. Я любила осенью, каждой осенью, просто наблюдать за ним, мне это доставляло отдельного кайфа.

Холодный ветер забирался под ворот куртки, морозил пальцы, затягивал тучами небо и солнца можно было не видеть по несколько дней. Шли дожди, нагоняющую лютую тоску, иногда день на пролет лило как из ведра — таких дождей я боялась, в эту погоду не поработаешь. Не украдешь чего-нибуд и возможно останешься голодным. Я часто тряслась в неясных приступах перед сном, мелькали какие-то картинки, забрасывало в какие-то воспоминания. Иногда я вскрикивала, слишком резко дергалась — Пит говорил. что такое случается и ночью. Иногда даже злился — парень совсем перестал высыпаться, круги перед глазами росли в геометрической прогрессией.