Клеопатра

   — Боги нашли исход и вручили его рукам смертного — твоим рукам, Гармахис, и в этом наше спасение. Смотри, вот последние списки. Тридцать одна тысяча вооружённых людей поклялись восстать, как только до них дойдёт известие о смерти Клеопатры! Через пять дней все крепости Египта будут в наших руках. Чего нам бояться? Рим безопасен для нас, ибо его руки полны дела, мы можем вступать в союз с триумвиратом, а если нужно, и подкупить его. Денег у нас много, и если они тебе понадобятся, Гармахис, ты знаешь, где их взять в случае нужды Кеми и опасности от римлян. Что может помешать нам? Ничто. Может быть, в этом беспокойном городе начнут борьбу, составят заговор, чтобы привести Арсиною в Египет и посадить её на трон? Тогда с Александрией надо поступить со всей строгостью, даже разрушить её, если понадобится! Что касается Арсинои, она будет тайно убита завтра, после известия о смерти царицы!

   — Остаётся ещё Цезарион, — сказал я. — Рим может провозгласить сына Цезаря, и дитя Клеопатры наследует её права. Тут двойная опасность!

   —  Не бойся, — сказал дядя Сепа, — завтра Цезарион присоединится к своей матери в Аменти. Я это предвидел. Птолемеи должны погибнуть, чтобы ни одного отпрыска не произошло вновь от корня, который покарало мщение небес!

   — Разве нет другого средства? — спросил я грустно. — Моё сердце болит при мысли убить ребёнка. Я видел это дитя. Оно наследовало огонь и красоту Клеопатры и великую мудрость Цезаря! Позорно убивать его!

   — Не будь так по-детски жалостлив, Гармахис! — возразил сурово мой дядя. — Что тебе до него? Если мальчик похож на родителей, тем необходимее убить его. Разве ты хочешь вскормить молодого львёнка, чтобы он сбросил тебя с трона?

   — Пусть будет так! — ответил я, вздохнув. — По крайней мере, он избавится от горя и уйдёт невинным из этого мира. Теперь перейдём к планам!

Мы долго совещались, и под влиянием великого предприятия и великого общего воодушевления я почувствовал, что бодрость прежних дней вернулась в моё сердце. Наконец всё было готово, условлено так, что не могло быть ошибки или неудачи. Если мне не удастся убить Клеопатру сегодня ночью, то исполнение заговора откладывалось до следующего дня или до первого удобного случая. Но смерть Клеопатры являлась сигналом.

Покончив с делом, мы встали, положив руки на священные символы, и поклялись клятвой, которую нельзя написать. Потом мой дядя поцеловал меня, и слёзы надежды и радости стояли в его проницательных чёрных глазах. Он благословил меня, говоря, что охотно отдал бы свою жизнь, не одну, сто жизней, если бы имел столько, чтобы видеть египетский народ свободным, а меня, Гармахиса, потомка древней царственной крови, на троне Египта. Он был истинный патриот, не требующий ничего для себя и готовый всё отдать дорогому делу. Я поцеловал его, и мы расстались.

Я тихо проходил по площадям великого города, подмечая положение ворот и площадей, где должны были собраться наши силы. Наконец дошёл до набережной, куда высадился, когда приехал в Александрию, и увидел корабль, идущий в море. Я долго смотрел на него, и на сердце у меня было так тяжело, что я желал бы быть на этом корабле, чтобы его белые крылья унесли меня далеко, где я мог бы жить, никому не известный и всеми позабытый. Потом я увидал другой корабль, пришедший с Нила, с палубы которого сходили пассажиры. Мгновенье я стоял, наблюдая за ним, страстно желая, чтобы там был кто-нибудь из Абуфиса. Вдруг около меня раздался знакомый голос.

   — Ля! Ля! — сказал голос. — Какой это город для старой женщины, которая хочет поискать в нём счастья! Как мне найти тех, кто меня знает? Убирайся прочь, плут! Не тронь мою корзину с травами! Или я тебя, клянусь богами, вылечу от любой болезни!

Я обернулся в изумлении и очутился лидом к лицу с моей старухой Атуей. Она узнала меня сейчас же, но в присутствии толпы не выдала своего удивления.

   — Добрый господин, — плакалась она, обращая ко мне своё морщинистое лицо и делая мне тайный знак, — по платью твоему ты, вероятно, астролог, а мне говорили об астрологах как о лжецах, которые почитают только свои звёзды. Я всё же обращаюсь к тебе, так как противоречие — главный закон для женщины. Наверное, в вашей Александрии всё идёт навыворот, астрологи здесь — честнейшие люди, а все остальные плуты! — Затем, видя, что её никто не слушает, она сказала: — Царственный Гармахис, меня прислал к тебе с вестями твой отец, Аменемхат.

   — Здоров ли он? — спросил я.

   — Да, он здоров, хотя ожидание великой минуты озабочивает его!

   — Какие же вести?

   — Он посылает тебе привет и предостерегает, что тебе грозит большая опасность, хотя и не знает, какая. Вот его слова тебе: «Будь твёрд и счастлив!»

Я склонил голову. От этих слов сердце моё наполнилось ужасом.

   — Когда назначено время? — спросила она.

   — Сегодня ночью. Куда идёшь ты?

   — В дом достопочтенного Сепа, жреца в Анну!

   — Можешь ли ты проводить меня туда?

   — Нет, не могу, Меня не должны видеть с тобой!

   — Эй ты, стой! — Я позвал носильщика с набережной, сунул ему монету и приказал проводить старуху в дом Сепа.