Клятва

Прошло уже два часа, а Ремерт так и не появился. Их попросту бросили: не появились, вопреки прогнозу чужака, и жандармы…

Холодало. Нужно было что-то делать дальше, но Дик понятия не имел, что. Оставалось только рассказать обо всем отцу, предоставив тому разбираться и решать. Как обычно.

— Пойдем ко мне, — Дик неохотно встал. — Хотя бы поедим… И посоветуемся со взрослыми.

Юка молча кивнула. Лицо ее в сумерках казалось бледным и хрупким, как у фарфоровой куклы. Дик протянул ей свою куртку, но она отмахнулась:

— Мне не холодно. Просто… просто мерзко, понимаешь.

— Увижу Рема, сломаю ему нос, — пообещал Дик.

Юка вздохнула:

— Он сделал то, что должен был сделать. Это будет несправедливо…

— Угу, — согласился Дик. — Но я все равно ему врежу. Он должен был что-нибудь придумать! И вернуться…

— Чтобы его побил еще и эйлавирец, — мрачно сказала Юка. — Он не такой безрассудный дурень, как ты.

«Безрассудный дурень» — звучало почти как комплимент.

Выйдя со складов, Дик первым делом оглянулся на гавань: «Умница», опоясанная бортовыми огнями, оставалась на месте. Ветерок шуршал листвой, прохожие поглядывали на корабль без страха: раз ничего не случилось до сих пор, то и не должно было случиться.

Юка молча шла рядом.

Откуда-то из домов пахнуло печеной рыбой, и Дик прибавил шагу: мысль об ужине придавала сил. Но, едва Жаров холм остался позади и показался дом, воодушевление сменилось тревогой: в окнах не горел свет.

— Эй, мы так не договаривались… — пробормотал Дик. Малых мать могла отвести погостить к тетке на ферму, они давно упрашивали, но сама она уже должна была вернуться; и для отца пропадать с утра до вечера было необычно.

— Эгей! — крикнул Дик в темноту пустого дома, отперев засов своим ключом. На ощупь запалил свечу: все было в порядке, на своих местах: одежда на вешалке, картины в гостиной, накрахмаленные скатерти на кухне, бабкины чашки в серванте, кастрюля с остывшей похлебкой на плите… Гулко тикали настенные часы. Все было на месте — кроме людей.

В растерянности он стоял посреди кухни, водя свечой по сторонам. Юка положила ладонь ему на плечо.

— В городе с утра все вверх дном, — сказала она. — Не думай о плохом. Мало ли, куда и зачем они могли уйти…

— Ты права, — с трудом Дик взял себя в руки. — Так. Значит, так: расправляемся с матушкиной похлебкой — и к тебе. Не спорь, одну я тебя сейчас никуда пущу…

Юка и не спорила.

Путь до бывшего особняка генерала Лефгера занял четверть часа. Свет там горел во всех окнах, у коновязи стояла чья-то лошадь, повсюду на земле были следы; но не слышалось ни пьяного гомона, ни песен и криков, как бывало обычно. Ожидая любой беды, Дик вперед подруги вошел внутрь — и едва не столкнулся лоб в лоб с собственным отцом.

— Наконец-то, — сказал Сэмюэль Солмен. — Я уже думал, ты сюда не заглянешь. Где вы пропадали весь день?!

* * *

— Нас чуть не подстрелил один умник. С «Умницы», — сказал Дик; врать в сложившихся обстоятельствах было бы нелепо. — А ты откуда здесь?

Он знал, что когда-то отец и Борген Лефгер тесно дружили, однако та дружба со временем сошла на нет.

Но сейчас Борген, необычно трезвый, выглянул из комнат в прихожую, хмуро посмотрел на дочь, на Дика, и бросил: «Заходите!»

— Я рассказала Дику про клятву, пап, — прошептала Юка в отцовскую спину. Но Борген услышал, развернулся, и кивнул с какой-то обреченностью во взгляде:

— Тем лучше. Меньше объяснять.

Пока Юка бегло пересказывала события минувшего дня, Дик прошел за отцом в захламленную комнату, когда-то служившую Лефгерам гостиной.

Прежде, сколько Дик помнил, единственным чистым и целым предметом в ней был портрет Селины Лефгер, матери Юки. Но сейчас сор, бутылки и обломки мебели с пола были сметены в угол, продавленные и пыльные кресла расставлены вдоль стен. В гостиной собралось больше дюжины мужчин и женщин: с кем-то, как с мастером Тэнке, Дик был неплохо знаком, кого-то только мельком видел раньше. Здесь же сидела и мать.

— Младшие на ферме, — сказала она непривычно тихим голосом. — И ты отправляйся к ним, как выслушаешь отца. Я против, но Сэм хочет, чтобы ты знал…

— Чтобы ты понял, — поправил отец, подтолкнув Дика и Юку к дивану. — Садись, Дирлак. И ты, Юмика. Хорошо, что у вас все обошлось… Про беглеца мы сообщим, кому следует.

У стены оставалось одно пустое кресло — уж не бургомистру Хозбауэру ли оно предназначалось когда-то? — на котором Дик и Юка устроились вдвоем.