Клятва

— Завтра в полдень эйлавирцы высадятся на берег и отправятся осматривать захоронения погибших — как им сказали — от эпидемии, — медленно произнес Сэмюэль Солмен; он весь был сейчас, как якорный канат в шторм. — . Старший помощник Сандерс сообщил переговорщикам, что граф Мартильяк намерен забрать останки на родину. Сейчас эйлавирцы настроены миролюбиво. Но первый же череп с раздробленным затылком может привести их в ярость… Поэтому бургомистр Хозбауэр намерен плюнуть на белый флаг. И на родовую клятву. И на здравый смысл. Он надеяться избавиться от команды и захватить «Умницу». Уже заготовлены дюжина бочонков отравленного вина: один — для торжественной встречи завтра у причала, и еще одиннадцать для отправки на судно… Отрава должна убить эйлавирцев быстро, но не сразу — на том строится его расчет. Рон говорит, что действует в интересах города. Но это ложь, Дик. Жаль признавать, но Рон Хозбауэр очень изменился с тех пор, как возглавил городской совет… Он просто трус, который боится за свою шкуру.

— Белый флаг свят для любого солдата, который не хочет превратиться в мясника, — сказал Борген Лефгер. — Это слова генерала Лефгера. Штаб-лекарь Николас Рамоль не затем связал его клятвой, чтобы веком позже утопить здесь все в крови. Он предвидел, что однажды Эйлавир вернется. Даже оставил письмо… Он обязал нас первыми предложить мир не ради нашего унижения, но чтобы не допустить бойни. Пусть даже безумный план Рона сработает — за «Умницей» придут другие! Поумнее. Или нас уничтожат, или начнется новая война, будет гореть небо, люди будут гибнуть тысячами тысяч. Женщины и дети продолжат умирать от колдовских болезней десятилетия спустя, а их мужчины будут бессильны помочь им…

— Я не солдат, но сын солдата. — сказал Сэмюель Солмен. — Он научил меня держать слово. Мы, сыновья и дочери тех, кто исполнил приказ генерала Лефгера, сегодня должны предложить свои жизни в уплату за отнятые когда-то… Но бургомистр Хозбауэр не согласен. Он озабочен своей безопасностью сегодня, а будущее и доброе имя Хемгюра мало волнует его. Поэтому мы ждем полуночи, когда в караул заступит наш человек. Проберемся на причал, возьмем старую яхту «Робби-два-стакана» — она не охраняется — и на ней отправимся к эйлавирцам… А там — будь, что будет, сын. Пусть пошлют небеса капитану Морису Мартильяку больше здравомыслия, чем Рону Хозбауэру!

В комнате повисла тишина. Дик чувствовал, что все — не только отец с матерью — смотрят на него, но не знал, что сказать.

— А если… — неуверенно начал он. Гордость за родителей и страх за них боролись внутри.

— Эйлавирцы — люди чести, — сказал отец. — Но и ракайцы тоже. Если…

Договорить он не успел. Снаружи дома раздались громкие голоса и лошадиное ржание.

— Юмика, Дик, прячьтесь! — приказал отец.

Дик, вставая, опрокинул табуретку — с такой поспешностью и силой Юка потянула его за собой, в пустой комод с треснутой дверцей.

Внутри оказалось невероятно пыльно — пришлось немедленно зажать нос, чтобы на расчихаться — но места хватило бы и на троих; Дик с досадой подумал о Ремерте.

В следующее мгновение в дом ворвались жандармы.

* * *

Второй раз за день Дик бессильно скрипел зубами. Несколько жандармов с винтовками остались у двери и снаружи под окнами: они держали всех под прицелом. Те же, что ворвались в комнату, с заговорщиками не церемонились, чуть что пускали в ход кулаки и дубинки.

Дик в ярости стал вставать, когда на мать надели наручники, и тотчас получил тычок в бок: нельзя было себя выдать.

— Все возможные заговорщики здесь? — спросил, сверившись с какой-то бумагой и ни к кому не обращаясь, пожилой жандарм с огромной лысиной, выглядывавшей из-под фуражки — командор Кибтан Нанкер.

— Сержанта Тита арестовали еще час назад, сэр, — откликнулся безусый лейтенант, отиравшийся рядом с командором. — По списку все, сэр.

Дик теснее приник к щели, когда командор подошел к отцу.

— Сэм! Ты знаешь, за что арестован?

— Не думал, что ты окажется дураком и сволочью, Кибтан, — сказал тот, утирая рукавом кровь с лица. — Твой дед тоже был там!

Командор пожал плечами:

— Вам не будут выдвинуты обвинения; вас отпустят, когда все закончится. — Он обернулся к Боргену Лефгеру. — Отдай письмо!

— Какое письмо? — Бронзово-бордовое от морского ветра и пристрастия к выпивке лицо Боргена приняло озадаченное выражение.

— Вы с Сэмом днем сами сообщили бургомистру о письме Рамоля, беспамятный ты пьяница— сказал командор Нанкер. — Не дури, Борг. У меня приказ.

— Можете обыскать меня, нас всех! — Борген показным жестом рванул на груди рубаху. — Знать не знаю никакого письма.

— Да неужели? — Командор сердито оглядел заговорщиков: терять время на обыск явно не входило в его планы. — Хотя, какой вам прок от писем, пока вы в казематах…

Возможно, он отказался бы от своей затеи, но безусый лейтенант тихим кашлем привлек его внимание:

— Сэр, кажется, я догадываюсь, где… Разрешите, сэр?