Клятва. История сестер, выживших в Освенциме

– Это я. Толек. – Кости его черепа словно проступают сквозь кожу. Над скулами выпученные глаза. Он оглядывается на вышку, проверяя, не заметили ли нас.

– Толек! Что ты тут делаешь? Давно ты здесь?

– Арестовали несколько дней назад за переправку людей через границу.

– Тебя покалечили?

Его рот молчит, но ответ читается в глазах.

– У тебя оголодавший вид, – говорю я. – Жди здесь. Сейчас принесу хлеба. Тебе повезло, что я не успела поужинать!

– Я не буду есть твой хлеб, Рена! – Он слегка отворачивается – нельзя, чтобы видели, как мы разговариваем.

Я тоже смотрю в сторону.

– Вы с Анджеем спасли нам жизнь. Если бы вы не перевезли нас в Словакию, мы бы погибли, а то и хуже. Тебя арестовали за то, что ты спасал таких же, как мы!

– Ну и посмотри, где вы теперь.

– Мы живы, и это главное. Ты так и не взял денег за свою помощь. Возьми хотя бы мой жалкий хлеб. – Я не слушаю его протесты и иду к блоку. – Отказа я не приму.

В моих ногах возродилась надежда, и я бегу искать Данку. Я встретила человека из нашего прошлого, и значит, мы не мертвы. Я могу хоть кому-то помочь.

Я больше не чувствую себя беспомощной игрушкой судьбы, которой правит СС. К нашим нарам я подбегаю, запыхавшись.

– Данка! В мужском лагере Толек!

– Толек? – В ее глазах промелькивает жизнь. – Где?

– Там, снаружи. Пойдем. Он очень голоден. Сегодня мы должны поделиться с ним хлебом. – Я останавливаюсь и смотрю ей прямо в глаза. – Он выглядит просто кошмарно, такое чувство, что сейчас рухнет на землю от истощения. Мы обязаны ему помочь.

– Да, конечно. – В ее глазах стоят слезы. Мы бежим к лагерной дороге и перебрасываем нашу скудную еду через колючую проволоку. Сегодня второй попытки не потребовалось; хлеб приземляется прямо ему под ноги.

– Благослови вас Бог! – К его горлу подкатывают слезы.

– И тебя, Толек, – отвечаем мы и уходим от изгороди: продолжать беседу слишком рискованно.

Данка сжимает мою руку.

– Ведь с ним все будет хорошо, да?

– Я надеюсь.

Какое-то время мы ревностно припрятываем немного хлеба, чтобы, увидев Толека, перебросить ему лишнюю порцию… Через несколько дней он перестает выходить к ограде.

Эрна, как и я в свое время, все время разглядывает вновь прибывших – нет ли среди них Фелы, но наша ежедневная пахота оставляет мало возможностей следить, прибыл ли очередной транспорт. Понятия не имею, откуда Эрна узнала, но она каким-то образом находит сестру среди только что обритых женщин. Мы берем ее в свой блок и сидим там с ней в обнимку, и она рассказывает новости – столь страшные, что наши сердца не выдерживают, и мы рыдаем, оплакивая тыличских девушек.[24]

В четвертое воскресенье нашего пребывания в лагере нас опять побрили. Мы втайне надеялись, что нам позволят отрастить волосы, но не успел прекратиться зуд щетины на головах, как ее вновь сбривают. От вшей и клопов на теле постоянно хоть где-нибудь да покалывает. Я стремлюсь к порядку и опрятности, мне необходимо любым способом почувствовать себя менее грязной.

Наша капо Эмма – брюнетка. Она туго затягивает волосы в узел на затылке и носит платок. Ростом она выше большинства из нас. Ее подруга Эрика – тоже капо – хорошенькая кудрявая блондинка с круглым личиком, стройная, среднего роста. Блоки узников – с пятого по десятый. Эмма, Эрика и другие капо размещены в отдельном блоке, но тоже в лагере. За его пределами, за проволокой под током, живут только эсэсовцы.

Я уже давно не видела Толека и беспокоюсь за него. Уже сумерки, пора собираться спать, но я вместо этого вглядываюсь в мужскую половину лагеря – не появится ли знакомое лицо?

Мимо проходит Эрика и оборачивается ко мне.

– Хочешь посмотреть наш блок? – спрашивает она. Я ошарашена, но удивления не показываю.

Ее предложение выглядит странно.

– Мне нельзя. Я еврейка, – отвечаю я.

– Ну разумеется, ты еврейка, иначе жила бы в моем блоке, но все равно пойдем посмотришь. Ответственность беру на себя.

«Конечно, – думаю я, – ответственность будет на тебе, а побои на мне». Я иду за ее растущей тенью, а закат отсвечивает красным на наших лицах.

Она открывает дверь, и я оказываюсь в мире аккуратно убранных кроватей, где есть простыни и подушки. Еще там есть одеяло – на вид толстое и теплое. Как бы я хотела такое одеяло, как у Эрики!

– Ты когда-нибудь любила женщину? – спрашивает она.

Я сбрасываю грезы.

– Конечно. Я люблю маму и сестру, которая тут со мной.

Эрика благодушно улыбается.

– Хочешь спать сегодня здесь?

– О нет! Это опасно. Да и сестра будет волноваться. Нечестно, если я буду спать на хлопковых простынях, а она – на соломе.

Опасаясь показаться грубой, я спешно извиняюсь:

– Но большое спасибо за приглашение. Я просто не могу оставить сестру, даже если меня ждал бы сон в уюте и тепле.

– Ладно, иди в свой блок, – смеется Эрика. – Ты еще не созрела. – Она провожает меня до двери. – Вот. – Она сует мне кусок хлеба. Я быстро хватаю его, не понимая, за что такая милость, и вообще не осознавая сути произошедшего. Землю освещает свет из блока капо, но, когда Эрика закрывает дверь, он гаснет. Я исчезаю во мраке опускающейся ночи.