Клятва на верность

Владислава забавляла необходимость учиться быть публичным политиком. Разве мог он предполагать раньше, еще будучи молодым вором в законе, что придет день, когда он будет брать уроки актерского мастерства у лучших артистов страны. Это было еще одно потрясение, которое он, конечно, пережил легко: оказалось, что люди, которых он привык видеть на экранах телевизоров, в жизни оказались проще некуда. За деньги они готовы были его учить денно и нощно, оттачивая в нем умение воздействовать на массы. А Варяг оказался способным учеником.

Бывало, он сам поражался, как тот или иной его жест или поза оказывали мгновенное, даже какое-то гипнотическое действие на толпу. То, что раньше ему было известно лишь по книгам, — умение знаменитых вождей с трибуны заводить массы, программировать в них появление нужных эмоций — теперь стало доступно и ему Когда было нужно, он становился выдержан, корректен, восхищал своей эрудицией, юмором — свидетельством гибкого ума, но иногда!.. Иногда он позволят себе эксперимент — с трибуны это выглядело особенно внушительно, — когда тысячи и тысячи людей, воодушевленные его страстью и убеждением, проникались его эмоциями и готовы были идти стеной на тех, в ком только сейчас, с помощью Варяга, смогли разглядеть своих личных врагов.

Но главное, он не забыл свою клятву на верность воровским идеям, данную им на могиле Фотона. Теперь, попав в водоворот политики, Варяг видел, насколько воровской закон проще и справедливее принципов, по которым жили и действовали сильные мира сего. В зоне все было ясно: украл у своих — получи клеймо «крысятника» и стань петухом; не уважаешь посыльного с малявой — будешь таскать за всех парашу. Важен принцип, который делает наказание неизбежным. «Закон — что дышло, как повернешь, так и вышло» — таково было убеждение простых людей, и это убеждение надо было искоренить. А кто еще должен заняться порядком, как не бывший зэк? Если ты был смотрящим по зоне, то почему не можешь быть смотрящим по России?

Пролистывая страницы прессы, Варяг замечал любопытные факты. Как-то незаметно прошли сообщения о самоубийстве нескольких бывших номенклатурных работников. Раньше о смертях чиновников такого ранга было бы сказано громко, на телевидении скорбно сообщили бы о соболезнованиях близким и друзьям покойного, причем каждого в отдельности. Сейчас масштаб иных событий затмевал их таинственные смерти. Умерли — что тут скажешь?

Только внимательный взгляд мог бы увидеть закономерность. Смерти бывших цековских работников последовали одна за другой в течение двух-трех недель, и пусть доказательства личной воли покойных были бесспорны — предсмертные записки, магнитофонные и даже видеозаписи — внимательный наблюдатель мог бы и усомниться в их добровольном уходе из жизни.

Владислав усмехался, читая подробности: один выпрыгнул из окна с пятнадцатого этажа, другой сунул в рот ствол охотничьего ружья, причем нажимал курок большим пальцем ноги, кто-то включил газ на кухне и тут же, дабы исключить вероятность ошибки, повесился над плитой, или спрыгнул с железнодорожного моста под проходящий поезд…

Даже Гоша, вернее, Георгий Яковлевич, поражался: его-то задача сводилась к тому, чтобы отдать по телефону приказ, назвать ключевое слово, а все остальное доделывало беременное неосознанной виной и страхом подсознание.

Журналисты, разумеется, пытались связать все эти загадочные смерти воедино, но за неимением точной информации их предположения так и остались в сфере домыслов. Тем более что оставшиеся в живых свидетели молчали не менее твердо, чем и их бывшие усопшие товарищи по партии.

Эту страницу можно было спокойно закрыть.

Другое Владислава волновало и радовало несказанно. Идеи с созданием новой партии неожиданно материализовалась. Новая республиканская партия, основой которой стали бывшие зэки, осужденные еще при советской власти за «экономические преступления» и самой спецификой своей жизни приученные к жесткой дисциплине и, значит, самодисциплине, не имела тех червоточин, которыми были изначально заражены правые и левые организации: внутренних склок, обидчивости лидеров и амбициозной конкуренции за власть и влияние.

Странно, думал Владислав, перелистывая страницы газет и журналов, странно, что мало кто из читателей понимает, — все нынешние события, все эти смерти бывших партийных чиновников, голословные обещания демократов, крах всесильной империи — все это только составные части многоплановой операций, разработанной новым русским бизнесом. Неумолимый бульдозер истории закатывает в грунт неспособных принять новые правила игры, но для него, смотрящего по России, правила игры совершенно иные, чем для других. Являясь победителем, стремясь стать сильнее всех, он боролся не только за себя, но и за всех воров. Воры — его семья, и только плохой отец не заботится о своих детях.