Клио и Огюст. Очерки исторической социологии

Однако М. Блок отвергал возможность излечения золотухи эмоциональным ударом ввиду того, что как заболевание золотуха имеет не психофизическую, а исключительно физиологическую природу. И то, что возможно для преодоления разного рода нервных зажимов и параличей, не может сработать там, где причина кроется в слабости иммунитета. В конечном счете французский ученый пришел к выводу, что королевское излечение было ничем иным, как масштабным обманом. Обман поддерживался массовым желанием верить в чудо и отсутствием навыков критического мышления у широких народных масс. Соответственно, с распространением прагматичного мировоззрения вера в целительские способности королей исчезла, как казалось, навсегда.

Но навсегда ли?

Система представлений, в которой монархам отводилась особая роль в сохранении здоровья подданных, в разное время в разных странах неожиданным образом проявлялась вновь.

Россия, век XIX, вторая его четверть. Страной правит Николай I, которого А. С. Пушкин охарактеризовал ироничной фразой: «В нем много прапорщика и немного Петра Великого». Ни эпоха, ни сама личность императора не располагала к таинственным мистериям, связанным с публичными исцелениями и остановкой моровых поветрий мановением монаршей руки. Однако вот что произошло на пятый год царствования императора Николая: «В 1830 г. из Средней Азии в Москву и Петербург проникла холера. Эпидемия распространилась среди всех слоев населения. От холеры умерли великий князь Константин Павлович с супругой, фельдмаршал Дибич. Меры, принимаемые против эпидемии, оказались малоэффективными и сводились к изоляции очагов заразы, а также к насильственному водворению людей в больницы, иногда без достаточных на то оснований. Всё это вызывало озлобление населения и ряд бунтов. Николай I лично находился в местах, охваченных эпидемией. В 1830 г., при получении известий о холере в Москве, он тотчас же поспешил туда. В Москве он едва не заразился. В Петербурге 22 июня 1831 г. холерный бунт достиг угрожающих размеров. На Сенную площадь, где собралась 5-тысячная толпа, были вызваны войска, но действовали они вяло. Тогда Николай, находившийся в то время в Петергофе, немедленно приехал в столицу, появился среди бушевавшей толпы и своею решительной речью в значительной степени содействовал успокоению. Этот эпизод запечатлен на барельефе памятника Николаю I скульптора Клодта»[21]. Ни полицейские меры, ни угроза применения войск не могли успокоить холерный бунт. Причины эпидемии были непонятны широким народным массам и поэтому обретали в их глазах мистический характер. Поэтому всякий иной страх, не имеющий мистической подоплеки, в том числе и страх государственного наказания, оказывался недостаточно сильным, чтобы стать преградой для распространения народных волнений. Личное вмешательство царя подействовало вне рациональной логики – оно не испугало людей, а наоборот, успокоило. То есть ситуация разрешилась в плоскости сакральной картины мира. «Апотропейная» сила царского авторитета мыслилась адекватной защитой от вредоносной мистики холерной эпидемии.

Николай I не имел в виду обманывать подданных. Но он интуитивно выбрал верный образ действий. Распространение бытового рационализма не означало установления полного господства понастоящему критического мышления даже и в эпоху, когда разрабатывал неевклидову геометрию Н. И. Лобачевский, проводил опыты с электричеством В. В. Петров, получил степень доктора медицины Н. И. Пирогов и пр. Народные массы Нового и Новейшего времени оказались едва ли не больше подвержены опасности коллективного обмана, чем их древние и средневековые предки. Блестящие примеры такого рода явлений дает нам «социология авторитета», основоположниками которой стали американские ученые Стенли Милгрем (автор известной «теории шести рукопожатий») и Роберт Чалдини.

Понимание механизма социального действия авторитета необходимо знать историку, тем более что толчком к одному из самых известных экспериментов стали события Второй мировой войны. Весь мир задавался вопросом: каким образом немцы, «культурная нация», народ Гёте и Шиллера, смог вдруг породить нацизм как государственную идеологию? Как честные немецкие бюргеры, оставив мирный труд, принялись вдруг сжигать людей в крематориях, расстреливать в темницах, разорять целые страны?

Ответы на эти непростые вопросы дали эксперименты Стенли Милгрема. Милгрем собрал группу волонтеров, объявив им, что они будут помогать в проведении эксперимента. На самом деле им была уготована роль не помощников, а испытуемых.