Клитемнестра

Электра опускает глаза, закусив губу.

– Она никогда не говорит со мной о ней.

– Для нее это слишком мучительно.

Тени на земле удлиняются, похожие на ладони, что тянутся друг к другу в поисках утешения.

– Ты и сейчас ее любишь? – спрашивает Электра.

Леона, кажется, нисколько не удивляет этот вопрос.

– Я всегда служил ей, – незатейливо отвечает он.

– Она ведь оставит тебя, ты же знаешь.

Клитемнестра не дожидается его ответа и выходит из тени. Леон оборачивается к ней. Он не ожидал ее увидеть. Электра тут же прячет руку с кольцами, словно опасаясь, что мать их отнимет.

– Оставь нас, – говорит Клитемнестра Леону. Он подчиняется. Как только он уходит, холодный ветер приносит капли дождя, бьющие по коже, точно песок. Они, поблескивая, падают на лицо Электры, она их не вытирает.

– Ты носишь кольца сестры, – замечает Клитемнестра.

– Я их отполировала.

– Они тебе идут. У тебя такие же изящные пальцы. – Ей непросто даются эти слова, но она понимает, что дочери важно их услышать. Электра широко распахивает глаза и протягивает матери руку. Клитемнестра прикасается к драгоценным камням: ониксу, аметисту, лазуриту.

– Эгисф рассказал мне о вашем разговоре, – говорит Клитемнестра.

– Я так и думала, – отвечает Электра.

– Ты узнала что хотела?

– Я бы так не сказала.

– Тебе следует задавать другие вопросы, более прямые.

Удивительно, но Электра с ней соглашается.

– Почему он так тебя интересует?

Она знает ответ, но хочет, чтобы дочь сама его произнесла. Эгисф для нее – загадка, которую она не может разгадать, и это не дает ей покоя.

Но Электра отвечает:

– Меня восхищают сломленные люди.

Оглушительно гремит гром, дождь начинает лить стеной. Электра спешит укрыться под крышей портика, мокрые пряди уже облепили ее лицо. Клитемнестра стоит под дождем, ей нравится наблюдать за тем, как размываются очертания предметов вокруг, как исчезают люди.

– Мама, ты вся промокла, – зовет Электра, но Клитемнестра не обращает на нее внимания. Слова дочери словно бы очистили мутные воды реки, и она вдруг увидела в них свое отражение. Меня восхищают сломленные люди.

Так, значит, поэтому ее так влечет к Эгисфу? Но у ливня нет ответов.

Тихо приходит яркая заря, поглаживая своими пурпурными пальцами крыши акрополя. Клитемнестра тихо выскальзывает из дворца, чтобы насладиться плотной завесой тишины. Ничто не приносит ей такого удовольствия, как выйти на воздух, когда город еще спит. Это дает ей ощущение власти, уверенности в своих силах.

Завернувшись в теплую накидку, она идет к дальним воротам акрополя. Крутая грязная дорога ведет в горы. Где-то на богатых виноградниками склонах блеют козы и овцы. У нее над головой смыкаются кроны дубов и сосен, отбрасывающих на землю длинные тени.

Она останавливается передохнуть у горного ручейка – вода в нем такая чистая, что он похож на упавший на землю ломоть неба. Осень еще не кончилась, но мороз уже сковал горные вершины и припорошил их снегом. Она садится на камень и растирает руками босые ноги, а затем опускает их в ледяную воду. Мускулы тут же начинают гореть, но она не шевелится, наслаждаясь этой болью.

– Не ожидал встретить здесь кого-нибудь.

Клитемнестра молниеносно хватается за кинжал. За ней, стоя у дерева, наблюдает Эгисф. Волосы убраны назад, шрамы резко выделяются на лице. Она достает ноги из воды и кладет на землю кинжал.

– Ты следил за мной?

Возможно, старейшины были правы, и она его недооценила. Она прогоняет из головы внезапно нахлынувший страх, – такой человек, как Эгисф, наверняка почувствует его, как почувствовал бы волк.

– Я всегда прихожу сюда, – отвечает он. – Я приходил сюда, еще когда правил Фиест.

– Для чего?

– Чтобы побыть подальше от всех. Дворец в те времена был совсем не такой, как сейчас.

– Каким же он был?

– Более мрачным. Кровавым.

Ей не нравится его тон. Он говорит с ней так, будто ей невдомек, каково это. Будто она выросла среди нимф и целыми днями только и делала, что причесывалась и наряжалась в красивые платья.

– Сколько смертей ты видел?

По лицу Эгисфа расползается недовольство.

– Я видела сотни, – продолжает Клитемнестра. – В Спарте, когда старейшины приговаривали к смерти преступников, мои отец и братья сбрасывали тех в Апофеты. Бóльшая часть умирала сразу. Но были и те, кто жил еще день или два. Они стонали, пока птицы терзали их изломанные тела, и в конце концов истекали кровью или умирали от жажды.

Она силой вызывает в памяти эти картины. Как девочкой пряталась в зарослях, слушая вопли тех мужей. Были и другие крики, куда тише, но они ускользают от нее, точно тени.

Эгисф усаживается на камень рядом с ней. Кинжал остается лежать между ними, так что любой из них запросто может его схватить.

– Атрей всегда говорил, что принести вести может и один человек, – говорит Эгисф. – Когда прибывали гонцы, он всегда отправлял за ними своих людей, и они убивали всех, кроме одного. А потом он отправлял гонца назад с мешком, набитым головами его товарищей. Агамемнон и Менелай всегда участвовали в этой охоте, а я не мог. – Наверняка его наказывали, но об этом он не упоминает.