– Эта девица непростая, – говорит Агамемнон, глядя на Клитемнестру. Он кивает в сторону девушки, в его глазах мерцают веселые искорки. – Видела бы ты, как она дерется. Я подумал, что тебе она понравится.
– Кассандре очень повезло, что наш царь выбрал ее, – встревает в беседу Калхас. От звука его вкрадчивого, вязкого голоса у Клитемнестры перехватывает дыхание. Ее словно окунули в кипяток, и теперь она не может даже вдохнуть от боли.
– Повезло, – повторяет она.
– Царевну Поликсену принесли в жертву на могиле Ахилла, точно телицу, – говорит Агамемнон и вгрызается зубами в кусок мяса. Глаза Кассандры темны, точно прах. Она так крепко сжимает кулаки под столом, что Клитемнестре кажется, будто она сейчас сломает себе пальцы. Поликсена, должно быть, была ее сестрой.
– Но самая худшая судьба выпала Андромахе, – говорит Калхас. – Вы знаете, что с ней случилось? – Он не сводит взгляда с Клитемнестры.
– Не уверена, что мне это интересно, – отвечает она. Ей хочется избавить Кассандру от дальнейших мучений. Но Калхасу нравятся муки, он готов купаться в них – до тех пор, пока они чужие.
– Жену Гектора поймал Пирр, сын Ахилла. Он отнял у нее ребенка и размозжил его голову о стены Трои. – Клитемнестра едва сдерживается, чтобы не закусить губу. Она представляет себе упавшее яйцо, растекшийся по полу желток. Своего мертвого сына на руках у Леды.
Но Калхас еще не закончил.
– А потом он взял Андромаху себе. – Он таращится на нее, ожидая какой-нибудь реакции, но лицо Клитемнестры остается непроницаемым.
– Отличный воин, но слишком тщеславный, – вмешивается Агамемнон, крутя в руке кубок с вином. – Однажды боги покарают его за это.
Клитемнестра переводит взгляд на Кассандру, но девушка не плачет. Быть может, ее глаза уже опустели. Именно это и делает ее муж – опустошает людей.
Клитемнестра встает и поднимает свой золотой кубок.
– Тост! – В трапезной воцаряется тишина. Мужи поворачивают к ней обгоревшие, сморщенные лица. – За богов, что помогли героям вернуться домой, и за самую славную на нашей памяти победу. Эту войну будут помнить многие поколения!
Агамемнон тоже поднимается.
– Все вокруг шептались, что Троя неуязвима, что троянцы непобедимы. Но мы пробились через их стены, разрушили их город и не оставили от него камня на камне. – Мужи отвечают ему радостными возгласами, и Клитемнестра садится на место.
– Кровь наших мужей пропитала троянские земли, и мы скорбим о них. – Снова раздаются вскрики, звон кубков, стук кулаков о стол. – И сейчас мы славим всех тех, кто пал. Да не померкнет наша память о них!
В ответ раздаются одобрительные выкрики, и, по мере того как стремительно пустеют кубки, трапезная вновь наполняется шумом. Когда Агамемнон садится, Клитемнестра выбирает себе кусок сыра и говорит:
– Тебе всегда нравилось лгать своим людям.
Краем глаза она видит, что Кассандра смотрит на нее во все глаза, а Калхас облизывает губы, придумывая, что бы такого сказать. Агамемнон раздраженно вздыхает, но она не останавливается:
– Память о мужах, что умерли на поле боя, вскоре исчезнет. Никто не вспомнит о них. Никому не будет до них дела.
– Если они сражались отважно, за ними останется слава, – отвечает Агамемнон.
– Быть может, при жизни у них и была слава, но не после смерти. Спустя годы немногие остаются в памяти. – Ей хочется его разозлить. Ей хочется, чтобы он вспомнил мертвых, вспомнил тех, кто умер из-за этой его войны, вспомнил дочь, которую он убил.
Калхас изгибает шею, подобно змее.
– Время порой играет в странные игры. Боги часто выводят мертвых из тени и возносят их к свету, на память грядущим поколениям. А иным они позволяют блистать при жизни, чтобы потом похоронить их так глубоко, чтобы никто о них и не вспомнил.
Клитемнестра улыбается, всеми силами изображая простодушие.
– И какова же будет ваша судьба, как вы считаете? Вас позабудут или запомнят, как мужа, который сидел среди царей во время великих войн?
Калхас улыбается во все зубы.
– Мне неизвестно, что будет с моим именем. Я знаю лишь, что те, кто отдал жизнь ради нашей великой победы, станут яркими факелами для будущих поколений. – Он прерывается, и Клитемнестра надеется, что на этом он замолчит. Но Калхас, конечно же, продолжает: – В том числе и ваша дочь. Ифигения после смерти получила куда больше, чем вы могли бы дать ей при жизни.
Он осмелился произнести ее имя. Он осмелился помянуть ее чудесную дочь. Агамемнон и Кассандра пристально глядят на нее, и тогда она воскрешает свой самый ласковый голос – она использовала его, когда давным-давно укачивала своих детей:
– Я рада это слышать.
Ее взгляд прикован к растрескавшимся губам Калхаса. К его безжизненной, изрезанной шрамами коже. К его змееподобному лицу.
«