Ключевая фраза

«Я раздавлена и плачу. Я не смогу так больше… Правда. Я даже решения не знаю, чтобы тебе его предложить. Я так ждала всегда встречи с тобой, так радовалась, когда тебя видела, а потом нервы и шок. То ты меня боялся, то не трогал меня совсем, ни дома, ни в кино, ни в кафе; я прикасалась к тебе, а в ответ одергивание рук, ты даже не замечал.

Кажется, есть у меня мысли, что и как делать, и вообще… Делиться не буду. Ты не спрашиваешь. Я возьму паузу. Мне очень это надо… Я в себе уверена, в тебе – нет. Не слышу и не вижу, что нужна. Не интересуешься, чем живу, из-за чего нервничаю, зная что-то, не задаешь вопросы “потом что было дальше?”.

Просто лежу и реву… Вспоминаю нашу жизнь в последнее время…

С пьяного воскресенья по среду – тишина в общении с тобой, даже в эфире, переживания, среда-четверг – скандал, головная боль, слезы, неспособность собраться. Пятница – ты ведешь меня в гости к своему приятелю-дебилу, стресс… Суббота – рыдаю. Неделя жизни из жизни. С правом прикоснуться к тебе на пять часов вечера пятницы. Замечу, когда ты захочешь. Что-то в этой схеме не так… И я знаю, почему я рыдаю.

Потому что потребность говорить о том, что важно, потребность выяснять и объясняться, потребность поделиться, пообниматься, пожаловаться на что-то, никуда не деть, когда ты думаешь, что рядом близкий.

Люблю тебя! Это правда. Даже не знала, что так бывает… Люблю открывать глаза и видеть, как ты спишь, люблю смотреть, как ешь, как ходишь, как надеваешь носки и сжимаются пальчики на ножках, когда стоишь на одной ноге (мне, кстати, нравятся твои ноги… Всегда нравились – наверное, говорила). Не замечала, какая у тебя нежная кожа на щеках… Нравится, как ты искренне переживаешь за дело, которое мог бы сделать, да так и не собрался, как сам в себе копаешься, что делишься этим – нравится очень… Хотя редко… Даже твое как-то: “Не спорь со мной!” вызывает такое умиротворение и умиление. Все мне нравится. Переживания – не очень. Хочется жить и радоваться.

Обнимаю тебя… Будь здоров и счастлив. И пусть все у тебя будет очень-очень хорошо…»

«Да, – подумал Николай. – Вот же… Интересно, этот урод читал вообще все это? Хотя… Если бы мне такое писали, я бы что? Да ничего я!»

Николай глянул на себя в зеркало, поправил прическу и, отхлебнув пива, сам себе подмигнул.

«Ничего я… Потому что я еще ничего! Еще как ничего! Вот мне пишут какие слова… Значит, я точно ничего… Гыы…» – он отрыгнул.

Глава 21

Артем открыл глаза и увидел тот же потолок загородного дома, который он рассматривал, когда засыпал. Голосов Кони и Успенского слышно не было; судя по изменившемуся цвету неба, близился закат. Артем попытался стряхнуть с себя остатки дневного сна, который всегда приносил ему вместо бодрости только головокружение до самого вечера.

«Как Черчилль умудрялся спать днем?»