Ключи от Петербурга. От Гумилева до Гребенщикова за тысячу шагов

Я кричу:

– Марина! Вот ты где! Я за тобой!

– Нет! – Иосиф кричит. – Марина, слезай, ты никуда не поедешь!

– Нет!

– Да!

– Нет!

– Да!

Марина лезет через борт, спускается. Я за ней. Мы втроем входим в избу через дорогу напротив. Дальше что – непонятно. Но я знаю, зачем я приехал. За кем.

Громадная скрипучая изба. Входим в малую комнату:

стол, заваленный книгами и рукописями, две лежанки. На полу – картонный короб с сигаретами «Кент». На стене, над одной из лежанок, – остро заточенный топор.

– Что тебе здесь нужно? – зло спрашивает Иосиф.

– Ты знаешь. Я приехал за ней.

– Она отсюда никуда не уедет.

– Нет. Уедет. Со мной.

Взгляд на топор. Взгляд мой туда же.

– Я без нее никуда не уйду. Только вместе.

– Нет. Она останется здесь.

Взгляд на топор. Взгляд туда же.

– Нет, уедет.

– Нет, не уедет.

Тут вмешивается Марина, обращаясь к нему:

– Я тебе все сказала. Я уезжаю сейчас.

– Нет, ты не можешь. И машина ушла.

– Ничего. Я должна. Хоть пешком.

Мы втроем вышли и направились к лесу. Поле кончалось.

Дальше дорога, темнея и суживаясь, углублялась в лес. Всё. Здесь я должен стоять за Марину.

– У меня в руках ничего нет, – показал я ладони Иосифу.

– У меня тоже!

Мы сжали кулаки и заходили индюками один вокруг другого. Но тут опять вмешалась Марина. Что-то быстро сказав Иосифу (обещание? ложную клятву?), она зашагала к лесу. Я – с ней. Он остался стоять у края поля.

Размахнувшись, я далеко закинул в талую воду токарный резец, лежавший все это время у меня в кармане пальто.

– Что это было? – тревожно вскинулась Марина.

– Так, ничего.

Конечно, это был не ножик. И не топор. Так, железка, для весу. Но можно было проломить ею череп.

5

Собственно, это был конец истории.

После изменения срока наказания до реально отбытого Бродский вышел на свободу. Еще через семь лет он выехал на ПМЖ за пределы СССР. В 1987 году получил Нобелевскую премию по литературе. Последним из советских авторов.

В 1979 году в США эмигрировал и Бобышев. Разумеется, поэты никогда больше не общались и никаких дружеских отношений не поддерживали. Когда я слышал о Бобышеве последний раз, он был женат четвертым браком, а какие-то деньги зарабатывал чтением лекций в американских университетах.

На год раньше Бобышева из страны уехал Сергей Довлатов. Он тоже осел в Нью-Йорке, неподалеку от Бродского. А в 1990-м умер, и сегодня на доме, где когда-то он жил, висит мемориальная доска.

Бродский стал последним советским Нобелевским лауреатом. Довлатов – самым тиражным ленинградским писателем ХХ столетия. А пятачок вокруг Пяти углов, где они жили, гуляли, сидели в кафе, острили, пытаясь понравиться дамам, так и остался просто одним из городских районов. Тихие, узкие улицы. Потрескавшаяся штукатурка на стенах.

Чуть ли ни единственной из их компании, кто остался жить в Ленинграде, стала Марина Басманова. Через девять месяцев после той поездки в Норенское она родила сына. Роды были тяжелые. Марина чуть не умерла. Но обошлось. В конце 1980-х Андрей Басманов ездил к отцу в США, но отношения у них как-то не заладились.

Бродский вообще очень болезненно воспринимал все связанное с Мариной. За два года до смерти он написал последнее стихотворение, посвященное ей: