Ключи от Стамбула

— Ваше сиятельство, — обратился Бертолсгейм к Игнатьеву с дикой претензией, — я настаиваю, чтобы вы давали мне отчёт о ваших разговорах с Катарджи. Мой император должен знать, что происходит между вами и Белградом.

— Сербы хотят начать войну, а мы их слушаем и только, — как о чём-то само собою разумеющемся и не подлежащем обсуждению, проговорил Николай Павлович. При этом он улыбнулся так, чтобы не в меру подозрительный австриец смог поскорее увериться в ошибочности своих вздорных домыслов: между Россией и Белградом нет тех особых отношений, что принято считать любовными. Во всяком случае, со стороны Петербурга не было ни малейшего следа какого-либо интереса к Сербии. Скорее, чувствовалась неприязнь, вызванная бесстыдством и наглостью Милана, берущего деньги взаймы лишь затем, чтобы оставить кредитора с носом.

Бертолсгейм, очень довольный своим положением и оттого излишне настороженный ко всем, кто проявлял, на его взгляд, неуважение к законным интересам Австрии, напротив, был уверен в том, что у России с Сербией наметился альянс.

— Вы должны сделать всё, чтобы не дать сербам возобновить войну с Турцией, поскольку это беспокоит Австрию!

«Вот избаловали как!» — воскликнул про себя Игнатьев и резко осадил австрийца.

— Я не привык подчиняться никаким иностранным агентам, а тем более, их требованиям. С Австро-Венгрии довольно и того, что мы таскаем для неё каштаны из огня! Лучшим доказательством того, что мы бережём сверх всякой меры интересы Вены, служит то, что мы пренебрегли румынскими и сербскими диверсиями, которые могли бы оттянуть от нас хотя бы часть турецких войск.

— Но вы ведь переправились через Дунай без их диверсий, — напористо заметил Бертолсгейм.

— Зато мы имеем теперь семьдесят тысяч турок в Плевне и остановлены в движении, — сказал Николай Павлович австрийцу, чувствуя, что покривит душой, если не пошлёт того, хотя бы про себя, ко всем чертям. «Нет, в самом деле, — думал он, — нельзя же вечно злоупотреблять рыцарством государя, на которое любят ссылаться австрийцы, и детским великодушием России, чтобы заставлять нас проливать кровь и тратиться, пренебрегая в угоду иностранцам, ничего для нас не делающим, всеми естественными нашими союзниками, всеми изломами нашей истории, топографией и географией. Иными словами, всем тем, чем наделил Россию Господь Бог с тех пор, как русский люд крестился, и чем она до сих пор не научилась владеть!

Бертолсгейм цинично усмехнулся, как бы говоря тем самым, что, кроме собственных радостей, на свете есть ещё чужие незадачи.

— Императору Францу-Иосифу I будет приятно, если сербы и румыны останутся в эту кампанию без дела. Вместо них Россия может привести ещё сто тысяч человек, ей это ничего не стоит!

«А вот хрен вам в сумку»! — припомнил слова Дмитрия Игнатьев, но въевшаяся в кровь привычка смягчать и округлять грубые фразы, заставила сказать нечто иное: — Покорнейше благодарю! Русский солдат — не пушечное мясо. У нас с вами положение неравное. Вы принимаете нас за наивных людей, которые привыкли быть обманутыми. Это — злоупотребление нашей доброй волей. Мы будем честно выполнять невыгодные для нас обязательства, которые заключили с вами в Рейхштадте и Вене, но не требуйте от нас ничего сверх этого. Во всяком случае, — добавил он сурово, — я не тот, кто поможет вам добиться чего-либо большего. Я говорил графу Андраши, что он чересчур ловок. Удовлетворитесь полученным.

После разговора с Бертолсгеймом, лицо которого от злости стало белым, и он ушёл, буквально стиснув зубы, Николай Павлович предупредил государя о своём отзыве.

Александр II нашёл его ответ вполне уместным.

— Я нахожу, что так оно и есть: претензии австрийцев превышают меру.

Глава XIII

Второй штурм Плевны начался в девять часов утра восемнадцатого июля. Батарейные орудия жахнули огнём и окутались дымом. Над полем битвы прокатился гром. Первыми заговорили гаубицы и осадные орудия. Им вторили орудия помельче — горные и полевые, но противник отвечал таким плотным огнём, что очень скоро стало ясно: артподготовка результата не дала. Вместо того, чтобы сосредоточить огонь на правом фланге и проломить несколько брешей в Гривицком редуте, куда нацелен был главный удар и где боем управлял генерал-лейтенант Криденер, наши канониры увлеклись стрельбой на точность, внешне, может, и эффектной, но для штурма не больно-то важной. И это при всём том, что у Криденера было девяносто два орудия, не считая сорока восьми орудий князя Шаховского, атаковавшего редуты турок с юга. Двадцать четыре батальона Криденера и двенадцать батальонов Шаховского были разделены широким оврагом, исключавшим всякое взаимодействие. Несмотря на дружное «ура!» и яростную силу наступающих, отчаянно бросавшихся в штыки, турки не дали отряду князя Шаховского занять господствующую высоту, хотя четыре орудия Михаила Дмитриевича Скобелева, занявшие высоту рядом, сумели выиграть артиллерийскую дуэль с турецкой батареей. Плотный огонь стелил пехоту. Отряду Криденера и отряду Шаховского пришлось отступиться от Плевны.