И он пропал, окончательно и безвозвратно. Монстр рванулся вперед, подступая к самой коже, неистово желая тоже касаться, ласкать, обладать их женщиной. И в этот раз у Сейма не было сил вернуть его на место. Впервые он ощутил, что полностью совпадает со своим чудовищем. Джимми — такая совершенная, почти божественная — сейчас для них обоих была тем самым звеном, что в одно мгновение создало идеальную гармонию в нем самом, которой он и не мечтал достигнуть уже никогда. Сейм подошел к постели, опустившись на самый край, обхватил ноги Джимми, прижимаясь к ее коленям лицом и задыхаясь от неимоверного облегчения, что вдруг настигло и его, и монстра. Борьба, которую он вел со своей демонической сущностью всю сознательную жизнь, была закончена в одно мгновенье. Он стал единым, целым и при этом неописуемо свободным, для одной-единственной. Все, что было нужно теперь для окончательного достижения счастья — это соединиться с женщиной, примирившей его с монстром.
Сейм вдохнул полной грудью неповторимый запах кожи Джимми. Потерся о ее мягкую гладкость губами, одновременно расслабляясь и ощущая, что внутри быстро набирает обороты настоящий тайфун, который несомненно сметет их обоих, не оставив от них прежних почти ничего, но это не пугало, а заставляло захлебнуться предвкушением, потому что они станут после этого новыми и больше неразделимыми. Сейм поднял лицо и посмотрел на Джимми. Она замерла с до предела распахнутыми глазами и приоткрытыми губами, из которых вырывались резкие вдохи. Его глаза, лаская, прошлись по ее шее и груди. Золотистая кожа покрылась мелкими мурашками, как от холода, а розовато-коричневые соски сморщились и затвердели, и он мучительно сглотнул, желая ощутить их вкус во рту. Джимми смотрела на него не отрываясь, ожидая и доверяя всему, что он захочет сделать. И оставаться неподвижным он больше не мог. Поднявшись над постелью так, что ее хрупкое тело оказалось между его локтей и коленей, Сейм навис над девушкой, оказываясь с ней лицом к лицу, но не смея опустить на нее свой немалый вес. Джимми сама потянулась к нему, сокращая расстояние и спуская с цепи стихию, что уже свилась внутри тугой пружиной и только ждала краткого касания, чтобы явить свою свирепую силу. Смешав их дыхания, девушка замерла в миллиметре от его рта, и нутро Сейма скрутило в страхе, что она захочет отступить в самый последний момент.
— Я хочу, чтобы ты знал… — прошептала она, обхватив его лицо ладонями и невыразимо нежно поглаживая пальцами виски, — прежде чем мы сделаем это. Займемся любовью… Мое имя… Эмма. Меня зовут Эмма. Зови меня так, когда сделаешь меня своей.
— Спасибо тебе, — его грудь снова расширилась от рваного вдоха, а сердце споткнулось, сбившись с грохочущего ритма, а потом сорвалось еще быстрее. — Мое имя, данное мне при рождении — Норман… Но я уже почти забыл его. Никто и никогда не звал меня так.
— Тогда я буду звать тебя так. Это имя будет только моим, — выдохнула Эмма и наконец соединила их губы.
Сейм мгновенно лишился рассудка от ее вкуса и отчаянной смелости ласкающего языка. Стон — протяжный, бесконечный — лился из него прямо в его Джимми, и она пила его, отвечая своим. Ее пальцы буквально впились в кожу его головы, даже не лаская — требуя еще большей близости, как будто ей не могло быть достаточно так же, как ему. Его тело трясло от желания вжаться своей пульсирующей плотью в ее живот. Позвоночник обратился в раскаленный добела столб от того, как он сдерживал желание просто раздвинуть ноги Эммы и рвануться внутрь, туда, где ему самое место, туда, где он и должен быть. И только противный зуммер на самом краю еще не совсем испепеленного от похоти сознания вопил: «Тормози! Нельзя так!». И он держался, целуя Эмму отчаянно жадно, вторгаясь языком почти грубо, яростно облизывая, поглощая, впитывая. Выстанывая ту боль, что грызла его тело от ожидания.
Но его девочка не была милосердна к его страданиям. Выгнувшись, она сама потерлась о его истекающий слезами желания член и застонала мучительно-протяжно. Окончательно снося ему крышу и срывая последние хлипенькие тормоза. Сейм оторвался от ее губ и буквально набросился с голодными поцелуями на дрожащее тело. В его мечтах в их первый раз он хотел ласкать ее долго и изощренно, но в реальности он ничего не мог поделать с тем безумием, что охватило его сейчас. Его рот и руки буквально метались по телу его Эммы, стараясь не пропустить, заклеймить прикосновениями и поцелуями каждый сантиметр. Сейм почти яростно сжимал, тут же гладил, лаская, целовал, впиваясь и оставляя следы на светлой коже, материл себя за это, при этом тихо сходя с ума от счастья, и делал это снова и снова. Эмма билась под ним, разом охрипнув, стонала, всхлипывала и, кажется, пыталась о чем-то невнятно просить.
— Пожалуйста… сделай… сделай что-нибудь, — прерывисто выдыхала она, приподнимая раскрасневшееся лицо с опухшими от его жестких поцелуев губами и совершенно пьяными, расфокусированными глазами. — Норман… умоляю… Я сейчас умру.