– А что, колбаса имеет принципиальное значение? – заинтересованно спросил Дубовик.
– А-а, надо знать Верку! У неё зимой снега не выпросишь, а тут колбасу мимо дома пронесла!.. – махнул рукой Кобяков.
– Это точно! – подтвердил Поленников. – Вера Антоновна у нас женщина прижимистая!
– Если не сказать больше, – Кобяков с досадой стукнул стаканом по столу. – Ну, давай разбираться, что ли? – он вопросительно посмотрел на Дубовика. – Я вам сейчас нужен?
– А я думаю, что нам тоже будет нелишним послушать… Как вас величать?
– Шушкова я, Галина Антоновна, сестра Веры Кокошкиной, – представилась женщина.
– Кокошкина… Это?.. – Дубовик повернулся к участковому.
– Да, Антонины мать, – подтвердил тот догадку подполковника.
– Ага, ну, что же вы стоите? Присаживайтесь, – Андрей Ефимович показал Галине Антоновне на стул напротив себя. – Надеюсь, вы не будете против нашего присутствия?
– Да я, честно сказать, ведь вчера утром-то Вере предлагала пойти к вам, – женщина опустила голову, вытирая платочком глаза.
– Вот как? Давайте-ка подробно, обо всем, желательно, с самого начала, – Дубовик многозначительно посмотрел на мужчин.
– Я же говорю: «Сцена вторая», или третья… – Герасюк обескуражено поджал губы.
– Мы вас слушаем, рассказывайте, – подполковник подался вперёд, облокотившись на стол, показывая тем самым свою готовность к разговору.
Галина Антоновна во всех подробностях рассказала о своей сестре, о её непонятных отлучках в город, о странной шкатулке.
– И всё-таки, почему вы предлагали ей идти к нам? – настойчиво спросил Дубовик.
– Понимаете, когда вчера утром я спросила её, был ли у них дома Степан Спиридонович, и рассказала, зачем они ходят по избам, я увидела, что Вера очень сильно испугалась, стала даже злой. Я ещё с прошлого года замечала, что в её поведении что-то изменилось, нет, даже ещё раньше. Дважды встречала её, идущей из леса с пустой корзинкой, вернее, там были то ягоды на дне, то грибов несколько штук. Спрошу, что так, она отмахнётся и всё. А однажды со смехом попыталась поковыряться в корзинке, дескать, не набрала ли чего ненужного, так она со злостью вырвала её и накричала на меня. Вот я и подумала, что не зря она вчера так испугалась, когда я заговорила о тропе к скиту, знала она что-то… – женщина едва сдерживала рыдания. – Не послушалась меня!..
– Значит, вы совершенно уверены, что она не могла ни к кому пойти после приезда и там задержаться?
– Это просто невозможно, – замотала головой Галина Антоновна.
– А в город не могла вернуться?
– Так домой всё одно зашла бы, авоську оставить, – с нервозностью сказала женщина. – Да и вечер уже был, кто б туда поехал? Нет, ну, что вы говорите? Зачем бы она туда вернулась?
– Но ведь вы даже не знаете, куда она ездила. Так?
– Не знаю. Совсем ничего не знаю!.. – Шушкова заплакала громко, навзрыд.
Кобяков бросился её успокаивать, Герасюк подал стакан воды.
– Простите, я понимаю ваше беспокойство, но постарайтесь взять себя в руки, – Дубовик поднялся. – Мы пойдём с вами. А вы, Степан Спиридонович, наверное, по домам? С опросами. Может быть, кто-то видел, куда Кокошкина пошла, минуя свой дом.
– Да-да, конечно! – кивнул Кобяков.
– Андрей Ефимович, может быть, мне подменить на день Воронцова? Пусть парень отдохнет, да и вам от него будет больше пользы, всё-таки он наделен полномочиями. А в больнице-то я уж разберусь, – предложил Поленников, Дубовик без заминки выразил своё согласие.
Бугай, увидев чужих, рванул цепь. Хрипло гавкая от давившего горло ошейника, пёс не поддавался ни на какие уговоры, забыв о своей старости. Не помогла даже кость, вынесенная из дома Антониной. Пришлось увести его за огороды.
Дубовик с Герасюком последовали во двор вслед за Шушковой.
Эксперт сразу стал осматриваться, но Дубовик предложил сначала пройти в дом.
В небольшой избе стоял тяжёлый запах старости.
Женщины извинились, но эксперт только махнул рукой:
– Да я и не такое нюхал!
Дубовик предпочел промолчать. По опыту он знал, что через некоторое время они просто перестанут замечать этот запах, а работа не ждёт.
– Когда вы пришли домой, всё было в порядке? Ничего необычного не привлекло вашего внимания? – спрашивал подполковник, обходя и осматривая вместе с Герасюком все углы.
Из-за шторки на печи выглянул тот самый источник тяжелого запаха – старый дед, делая попытки свесить ноги вниз.
Мужчин поразило то, что он был уже не седой, а весь совершенно бесцветно-желтый, походив больше на мумию, нежели на живого человека.
Разговора с ним не получилось: дед плохо слышал, и, практически, не видел, с кем разговаривает. Стало понятно, что свидетель он был никакой, поэтому просто оставили его в покое.
– Дома всё было, как всегда, ничего не тронуто, – сказала Антонина, заталкивая деда обратно на печь и задёргивая шторку. – Никак не помрёт, старый, – проворчала она себе под нос.
Дубовик промолчал, лишь искоса взглянув на девушку.
– Вы ничего здесь не трогали? – спросил Герасюк.
Галина Антоновна испуганно посмотрела на него:
– Я… ночь длинная, я не спала, подубралась немного, протерла всё…