Клюква со вкусом смерти

– Можно Кобякова на подстраховку взять, а Воронцов по заданию Моршанского охраняет Суркова. Надо же, на такое «сосватать» парня! В безделье мается, – досадливо поморщился Дубовик. – Ладно, обойдёмся без него. Оружие есть? – повернулся он к Поленникову.

– Трофейный Вальтер. Стреляет без осечек.

– Прекрасно. Плюс три Макарова. Достаточно. Остановим гада. Но нужен он только живой.

– Да это и понятно, – кивнул Герасюк. – Но не думаю, что он будет сопротивляться до последней крови. Наверняка, у него есть надежда, что никто ничего не докажет. У нас ведь нет прямых улик. Только косвенные. Кстати, по виду окурок, что нашел Воронцов, похож на те, что я уже изучил. Этот проверю завтра. Ну, и пуговицу…

– Ничего, мы его и этим прижмём! Главное, выжать признание при всех, а там уже пусть Моршанский попотеет. А деньги и драгоценности с прошлых нераскрытых преступлений – это наш «оправдательный приговор» на случай провала. А ты, Петя, пока поработай с вещдоками из сарая Кочета. – Дубовик выложил перед приятелем все улики, добытые Воронцовым.

– О! Опять верёвочка! Да ещё и со шкуркой! Жаль, что без мяса! – Герасюк понюхал остатки чужой трапезы и довольно произнёс: – Даже чесночком пахнет! Хоть рюмку наливай! И есть с чем поработать!

Глава 15.

Утром кабинет Кобякова, как обычно, был занят Моршанским.

Дубовик с вернувшимся Ерохиным, тем не менее, проследовали именно туда.

Герасюк остался на пасеке работать с вещдоками.

Поприветствовав следователя, подполковник сразу приступил к делу.

– Герман Борисович, я не стану выяснять, для чего вам надо было доложить своему начальству о моих делах, поскольку у меня сегодня нет для этого ни времени, ни желания. Единственное, о чем я хотел бы вас попросить: не вмешиваться в ход событий. Что бы я ни говорил, чтобы не делал, от вас требуется одно: молчать.

– Что, начинается заключительный акт очередной театральной постановки? – не сдержав ехидства, спросил Моршанский.

– Невзирая на ваш не очень дружественный тон, вы, как ни странно, правы. Именно заключительный, – спокойно ответил Дубовик.

– А странного в этом ничего нет. Это ведь ваш излюбленный метод завершать дела: обязательно масса экспрессии, фанаберии, театральности! Куда уж до вас простым оперативникам! – Моршанский начал раздраженно размахивать руками, понимая, что сегодняшний день, судя по его началу, может обернуться для следователя массой неприятностей, как это было уже не раз.

Но если в прошлых делах Дубовик без особых сожалений делил с ним почести за раскрытые преступления, не особо выделяя свою роль, то теперь вряд ли Моршанскому удастся «примазаться» к славе победителя. Своим докладом прокурору он зачеркнул путь к отступлению, мало того, и Герман Борисович вынужден был это с горечью признать, он ничего не знал о том, что удалось «наработать» подполковнику.

Дубовик прекрасно понимал, какие мысли терзают Моршанского, но вытаскивать его из создавшейся ситуации он не имел ни малейшего желания. Подполковник понимал, что в данном случае месть – это мелко и недостойно офицера, но, тем не менее, чувствовал удовлетворение совершенной сатисфакцией.

– Не заводитесь! Очень скоро мы освободим вас от своего присутствия. А относительно «фанаберии» и «театральности»… так по мне это лучше, чем палить из пистолета налево и направо. Тем более что, как известно, «пуля – дура», куда прилетит – не угадаешь, может и промахнуться. А вот мысль всегда попадает в цель.

– Боже мой! Сколько патетики! – всплеснул руками Моршанский. – А я думал, что вы стреляете не хуже, чем мыслите!

– Зря кусаетесь! Согласитесь, что обыграть преступника, взять его хитростью живым и невредимым, и при этом ещё и без потерь со своей стороны, – это, своего рода, искусство, – Дубовик говорил всё это, мало прислушиваясь к своим словам, его внимание больше было поглощено звуками, раздававшимися из-за стены.

Там уже набирали обороты голоса Баташова и главного агронома Бородулина, которые всё яростнее спорили о сроках посева.

Через некоторое время стал слышен и треск арифмометра Загоскина, и стук «Ремингтона» секретарши, и беспрерывные звонки: рабочий день начался.

Моршанский тем временем всё пытался оставить в споре с Дубовиком последнее слово за собой, посмеиваясь над его словами. Особенно его задели рассуждения подполковника об искусстве, и он всё продолжал ворчать, притом, что его уже никто не слушал.

Пришел Кобяков.

Перебросившись со всеми незначительными фразами о погоде, поскольку за окном внезапно задуло, и полетели легкие снежинки, как последний привет ушедшей зимы, участковый отправился в чайную за завтраком Суркову, маявшемуся в камере по своей глупости и воле следователя.

Уже через полчаса, когда утренний шум в Правлении немного поутих, и все разошлись по своим делам, Дубовик открыл дверь в контору и крикнул Баташову:

– Денис Осипович, зайдите срочно в кабинет участкового. У нас небольшое совещание, требуется ваше присутствие, – при этом от его внимания не ускользнуло ни одно движение всех, находившихся в помещении Правления.