Клюква со вкусом смерти

Сам же Загоскин, едва переставляя ноги, не замечая подмерзших, щёлкающих тонким льдом, луж от растаявшего снега, лихорадочно пытался понять всю суть произошедшего. То, что он лишился своих награбленных ценностей, это он понял сразу и решил, что так тому и быть, хотя очень хотелось выть от досады и рвать всех зубами. Сдерживая себя, тихо постанывая, как попавший в капкан зверь, Загоскин заставлял себя принять всё, как есть. Изменить что-то всё равно невозможно, но вот неотвратимость наказания за эти, такой кровью, добытые ценности, надо постараться отсрочить, а ещё лучше и вовсе попытаться выйти «сухим из воды». Больше всего его угнетало сознание того, что он совершенно не знает, какие улики против него удалось собрать этим людям. Сейчас он больше всего ненавидел их. «В чём можно признаться без ущерба для своей жизни? Или просто молчать? Что же им всё-таки известно? Могилу они, понятно, вскрыли. Но Захара я не убивал, он умер сам, тут ко мне никаких претензий. Деньги и украшения… Вот самое главное! За это никаких снисхождений – вышка, однозначно! Но свидетелей нет! Последняя, Гребкова, давно уже на небесах. Верка не знала, откуда всё это. Значит, можно что-то придумать? Но что? Что?» – все эти мысли терзали и, буквально, разрушали мозг бухгалтера.

В доме Поленникова с Загоскина сняли наручники. Бежать было бессмысленно: под окнами и на крыльце ходили три огромные овчарки. Да и, похоже, сам арестованный не очень-то рвался на свободу. Он выглядел абсолютно потерянным, и Дубовик понимал, что Загоскин сейчас теряется в догадках относительно того, что им известно о его преступлениях. Возможно, что на некоторые вопросы он найдёт нужные для него ответы, и им будет трудно вывести его на «чистую воду». Поэтому необходимо дать ему расслабиться и почувствовать себя способным управлять ситуацией.

Дубовик, незаметно переглянувшись со всеми, предложил Загоскину раздеться и передохнуть в доме Поленникова до утра.

– Следователь всё равно сейчас спит, не будем нарушать его праведный сон, – с лёгкой иронией произнёс он. – А пока выпьем чаю с позволения хозяев. Как, Яков Харитонович, угостишь чайком?

– И даже ужином накормлю, – понятливо кивнул тот, нырнув за занавеску на кухню, где заботливой Лидией Семёновной на столе была оставлена, прикрытая платком, кастрюлька с котлетами. Сама хозяйка по просьбе Поленникова ещё с вечера ушла к знакомой в деревню и там осталась на ночь.

Сбросив плащ у порога, Загоскин пригладил жидкие волосы вокруг круглой лысины, одернул серый пиджак и, кивнув на приглашение хозяина, вслед за всеми устроился за кухонным столом между Герасюком и Кобяковым. От него не укрылся острый взгляд подполковника, который тот тут же поспешил отвести.

Загоскин внутренне напрягся, но в скором времени почувствовал, как напряжение уходит, уступая место усталости и сонливости, особенно после того, как перед ним возникла большая тарелка с макаронами и огромной котлетой. Горячий крепкий чай тоже больше относился к акту милосердия, нежели простому желанию накормить голодного преступника, чтобы он мог вынести неприятности процессуальных действий. Это-то и расслабляло и давало возможность передохнуть и всё хорошо обдумать. Есть особенно не хотелось, но уж больно вкусно пахло от поданного угощения, и потом, подумал Загоскин, неизвестно, когда ещё так накормят, и, взявшись за вилку, стал медленно поглощать котлету, поглядывая искоса на сидевших вокруг него мужчин.

В какой-то момент ему вдруг показалось, что на лицах этих пятерых мужественных людей он видит не только приговор себе, но и самоё смерть. Они были, как суровые каменные атланты, держащие на своих огромных плечах всю тяжесть закона. Загоскин даже усмехнулся такому красочному сравнению, на миг забывая, что закон этот работает сейчас против него.

– Иван Гаврилович, а вы давно дружите с Василием Кочетом? – глядя себе в тарелку, спросил вдруг Дубовик.

Загоскин от неожиданности поперхнулся, но потом подумал, что в этом вопросе нет ничего необычного, да и ответ можно узнать и у самого Васьки, поэтому ответил просто:

– Мы с ним ещё до войны в леспромхозе познакомились. Я его и с женой теперешней тогда познакомил. Он сам из соседней деревни, а как женился на Таське, так и переехал в Потеряево. И после войны мы с ним туда же на работу вернулись.

– А что, там заработки хорошие? – продолжал Дубовик, по-прежнему, не отрываясь от своей тарелки.

– Неплохие, – Загоскин пожал плечами, не понимая такого интереса.

– И отпуска? А то ведь в колхозе не допросишься, как говорят здесь у вас, – это уже спросил Ерохин.

– И с отпусками там проще, – кивнул бухгалтер. – Особенно зимой. – Он отвечал спокойно, не чувствуя подвоха.