Клюква со вкусом смерти

– Так вот, чтобы это «выдать», он не один лист бумаги исписал. Трудно себе представить, чтобы тот же Пушкин, например, такие строки из «Евгения Онегина», как… ну, предположим: «Уж небо осенью дышало…» писал несколько дней. Ну, а если человек пытается выдать себя за кого-то другого, значит, ему есть что скрывать. Потом и бабка с козой подбросила мне пищу для размышления. Помнишь, Петя, что она сказала тебе про Нигая и Загоскина?

– Ага, оба спешили, как на пожар. Сначала промчался Нигай, а за ним и Загоскин, – кивнул Герасюк.

– Во-от. Но перед этим проехал Синегуб. И логичнее было бы предположить, что Нигай спешил именно за ним. Но если Синегуб рассказал всё так, как показала бабулька, то слова Загоскина совершенно расходились с её показаниями в той части, как, подчёркиваю «как», он шёл. Она сказала, что бухгалтер пронёсся, «как ураган», а сам Загоскин поведал нам, что едва дохромал от дома до леса, потому что, якобы, плохо намотал портянку. Мы с вами все люди военные, и можем себе представить, что такое неправильно намотанная портянка. Там и шага не шагнёшь безболезненно. Это не носки. А ведь в лесу, по его словам, он прошёл ещё метров двести. К чему такой неоправданный героизм? Ведь от его дома до леса путь не такой уж близкий, можно было присесть на любую скамейку на улице – их предостаточно, возле каждого дома есть. И потом, если бы он хромал, шел медленно, то уж никак не встретился бы ни с бабкой, ни с Синегубом. По времени не получается! Одним словом, всё перечило здравому смыслу. Мне стало понятно, что он, просто-напросто, лжёт. Далее. За ужином Лидия Семёновна сказала Якову Харитоновичу, кто приходил к ним и зачем. Вы, Яков Харитонович, удивились, к чему это Загоскину столько мёда, по вашим словам выходило, что он брал его за день до этого. Я много размышлял над этим, вспомнил слова Ситниковой о стукнувших трижды дверях, получалось, что кто-то, а это были либо Бородулин, либо Загоскин, возвращался в контору, где в коридоре сидел Нигай. Зачем? На этот вопрос ответ появился тогда, когда я понял, кто и каким образом подслушивал все разговоры в кабинете Кобякова. – Андрей Ефимович повертел наполненную рюмку, разглядывая не свет.

– Может, выпьем? – Герасюк поднял свою. – Коньяк стынет, и водка тоже.

Все потянулись к нему рюмками.

Выпив и закусив, Поленников вопросительно посмотрел в сторону Дубовика:

– Продолжение услышим?

– Угу. Работая в кабинете Кобякова, я постоянно присаживался на деревянный диван, стоящий у стены с большим атласом. И вот на что обратил внимание: звуки из-за стены всегда доносились глухо, не совсем внятно, как и должно быть. Но вот иной раз они вдруг будто прорывались, становились явными и чёткими. Такое ощущение, будто открывалось вдруг окно. Со стеной кабинета с той стороны соседствовал только закуток председателя и шкаф Загоскина. Я обратил внимание на то, что он был, как и все остальные, самодельным. Я спросил у Дениса Осиповича, была ли там дверь, соединяющая кабинет участкового с конторой. Он подтвердил, что раньше в том кабинете сидел он сам, а уж для Кобякова его определили позже. Дверь, как таковая, представляла просто проем. Когда туда въехал участковый, дверь решили не закладывать, на всякий случай, а просто с одной стороны завесить атласом, с другой – поставить шкаф, причем настолько большой и громоздкий, что он полностью закрыл этот проём, даже встал, что называется, внахлёст. Дверцы его довольно внушительные, из тройной клееной фанеры, а вот задняя стенка!.. Там обыкновенный картон! И вот, когда Ивану Гавриловичу надо было узнать, что происходит в кабинете участкового, он просто вставал, подходил к этому шкафу и рылся в своих папках. Никому и в голову не могло прийти, что он таким образом подслушивает. И вот, когда Нина Бузовлёва сказала, что Нигай прибежал к следователю, Загоскин стал слушать, о чем тот говорит Моршанскому. На его счастье, следователь решил сначала поужинать, а бухгалтер поспешил уйти, но ему надо было выманить Нигая. Тогда он вернулся, приоткрыл дверь конторы и сказал Ситниковой, что идёт на пасеку, но та громко разговаривала по телефону, и слов Загоскина не услышала, зато их слышал Нигай. Для него, собственно, они и были сказаны. Зачем ему надо было бежать вперёд, я не понял. Возможно, он решил, что Загоскин сразу пойдёт в лес, не заходя домой. Хотя, я могу и ошибаться. Но факт остаётся. Да и сам Загоскин не спешит признаваться в убийстве Нигая, и, боюсь, что этот эпизод останется до конца нераскрытым. Моршанскому это как раз на руку. Ведь вся эта рокировка произошла с его подачи.

– А с Кокошкиной-то, как это всё произошло? Теперь-то вы можете рассказать? – Лидия Семёновна присела рядом с подполковником, приобняв его за плечи. – Бабы всё расспрашивали у меня. Но я-то ничего не знала, да и знала бы – не сказала.

Андрей Ефимович улыбнулся: