Клуб любителей диафильмов

— Я решил уехать, но пока не решился, — произнес он, наконец, — Есть момент, когда покидаешь город, который тебе дорог — несколько минут, а то и секунд. Город, который заполнял вас, вырывается наружу, остается на месте. Но часть его продолжает пребывать с вами, и между этими городами — уезжающим вместе с вами и остающимся — образуется трещина, расщелина, до самой земной мантии. Она проходит сквозь вас, через вашу грудную клетку — и если в нее заглянуть, мысленно, можно себя увидеть таким, каким вы видеть себя не привыкли. Возможно, вы не подумаете, что это и есть вы, не захотите в это поверить, но дело обстоит именно так, уверяю вас. Да вы и сами почувствуете. Я знаю, о чем говорю, хоть ни разу и не выезжал из Венеции со студенческих лет. И, можно сказать, что, если я все‑таки покину этот город, я уеду именно ради этого момента, чтобы пережить его — остальное уже менее важно. Я точно знаю, где это произойдет, где возникнет разрыв: если уезжать по железной дороге, это случится на мосту Свободы, незадолго перед тем, как поезд поравняется с Сан — Джулиано. А если покидать город морским путем, то все произойдет, когда корабль выплывет из канала Джудекка и будет находиться между двумя колокольнями — Сан — Марко и Сан — Джорджио Маджоре. Мне нужно это пережить, заглянуть туда, но я не могу собраться с духом. Что я там увижу? Ил со дна каналов, мох на ступеньках, мутное марево, не иначе.

Теперь старик сидел, положив руки на стол, сцепив пальцы. Потом он поднял голову и сказал: «Скоро уже начнут ходить вапоретто. Пойдемте, я вас провожу, и сигареты куплю заодно».

Я надел куртку, и мы вышли на улицу. Перед уходом я сделал над собой усилие, чтобы в последний раз не взглянуть на картину, на этого машущего рукой человека без лица. Старик долго возился с заржавевшим замком, пытаясь запереть за нами дверь. Замок не поддавался, и тогда старик оставил дверь открытой, сказав, что уходит все равно ненадолго. Мы спустились на набережную, пошли по направлению к лагуне и вскоре уже были на пристани.

Первый вапоретто еще не пришел. Кроме нас на пристани никого не было. Мы молчали. Мне показалось, что старик снова избегает моего взгляда.

— Простите, если я вас утомил.

Я не сразу ответил ему. Я понимал, чувствовал, что должен сказать ему что‑то важное. Для него важное, и для меня.

— Я вас обманул, — сказал я и сжался. Мне показалось, что собственные слова я слышу откуда‑то издалека. Об этом я как раз не собирался говорить. Да и какое это теперь имело значение.

Что значит, «обманули», — спросил старик. Он отступил на шаг назад. Смотрел на меня недоверчиво, я почувствовал, что у него напряжены мускулы, — Что вы имеете в виду?

— Я не заблудился, — ответил я, — не ошибся улицей. Я знал, что иду именно к вам. Я следил за вами. Я увидел вас еще в кафе, на Кампо Маргарита. Вы вчера там были, правильно? Но я не знал, кто вы.

— Был. Я ждал заказчика, а он не пришел. Но при чем тут вы?

— Совершенно ни при чем. Я сейчас все объясню. Я в последние годы много путешествую. И, когда я приезжаю в новый город, я сам с собой играю в такую игру. Или — с городом играю, мне трудно точно сказать. Ритуал такой. Я смотрю на людей — на улицах, в кафе, в транспорте — и пытаюсь представить себе их день: как они просыпаются утром, что едят на завтрак, о чем разговаривают, что их радует, чем они зарабатывают на жизнь, какие они читают книжки, с кем общаются.

Если мне раз за разом не удается ответить на эти вопросы, я начинаю скучать по дому. А я не люблю скучать по дому. Но в этом городе — я уже просто отчаялся. Я не могу представить себе ничего. Я даже на окна смотрю, и у меня нет ни малейшего представления о том, что за ними.

А вчера вечером, в кафе, я увидел вас. Я попытался понять, кто вы, и у меня опять ничего не получилось. Честно говоря, я расстроился. Это было уже последней каплей. А потом я представил себе, как я вернусь в гостиницу, и как сонный портье протянет мне ключ. И я разозлился, не на вас разозлился, а вообще. И я решил вас выследить, и во что бы то ни стало узнать о вас что‑нибудь. Я бежал за вами и опасался, что вы обернетесь и разоблачите меня. Но вы не обернулись. Я ругал себя и говорил себе, что нужно немедленно остановиться. Но уже не мог этого сделать. А потом я ехал с вами на вапоретто и шел за вами по этой набережной, до самого вашего дома. И вы опять ничего не заметили. Я проводил вас сюда, но яснее ничего не стало. Я решил подняться и хотя бы посмотреть табличку на двери, чтобы знать, как вас зовут. У вашей двери темно, вы сами знаете. Я споткнулся обо что‑то, вы услышали шум и открыли дверь. А дальше мне уже пришлось быстро придумывать.

Я не решался посмотреть в лицо своему собеседнику. Когда я, наконец, встретился с ним взглядом, я увидел, что он смотрит на меня изучающе.

— Получается, теперь уже кто‑то пытался нарисовать и мой портрет, — сказал он задумчиво — Вы занялись этим, и у вас, как и у меня, ничего не вышло.

— Но я хотя бы имел возможность вас увидеть, — ответил я ему.

— И вам это не очень‑то помогло, — улыбнулся мой собеседник