Клуб неудачников

Оби-Ван смотрел на веселого падавана, обнимающегося с матерью, и совершенно не жалел, что решился на это путешествие. Первые шаги он сделал, а вот куда приведет этот путь… Кто знает. Но он будет стараться идти в правильную сторону – к Свету.

Разорвать цепь

Отчаяние

Маленькой Шми шесть лет. Она плачет и кричит, видя, как работорговцы разделяют ее семью. Ее отец убит, мать продана, а сама Шми сидит в клетке, с ошейником на шее, как животное. Покупатели ходят между клетками, переговариваются, осматривают товар, брезгливо фыркают или заинтересованно хмыкают… Шми сидит в углу, отчаянно молясь, чтобы ее не заметили. Увы, напрасная надежда.

Ее хозяйка скептически поджимает губы, дергает плечами и забирает передатчик и коды у мерзкого вида трандошанина, щелкает пальцами, словно подзывая дрессированную зверюшку, и Шми покорно семенит вслед за ней в неизвестность.

Покорность

Шми выросла, ей девятнадцать. Она провела в аду практически всю свою жизнь, но люди – твари живучие, они ко всему привыкают. Шми тоже привыкла. Иногда девушка размышляет о своей жизни, приходя к выводу, что она похожа на цепь. Продажа за продажей, от одного хозяина к другому. Звено за звеном.

Поначалу, пока она была маленькой, пока в ней сохранялась надежда на лучшее, она еще пыталась бороться. Глупо. Все ее попытки ни к чему хорошему не привели, только к травмам и боли. С тех пор Шми поумнела.

Вот и сейчас она собирает в узелок скудные пожитки. Ее опять продали, и девушка смутно надеется, что ее новый владелец не будет жестоким. На большее рассчитывать попросту глупо.

Она стоит в толпе разного возраста женщин, начиная с шестнадцати примерно и до тридцати, не больше, и тупо смотрит в потолок. Они ждут, и когда после долгого перелета непонятно куда их окидывает равнодушным взглядом высоченный муун в маске, Шми только вздыхает.

Ее гложут неприятные предчувствия, но что она может поделать? Ничего.

Их прогоняют через какие-то тесты, делают анализы… Время идет. Рабыни исчезают одна за другой, Шми видит, как редеет их группа, пока не приходит ее черед.

Ей двадцать два, когда она умирает на лабораторном столе.

Страх

Евгении Дмитриевне пятьдесят два. Она очень умная женщина, очень терпеливая и хладнокровная. Она не понимает, что происходит, но держит себя в руках – иначе нельзя.

Она просыпается в холодном и пустом помещении, голая и дрожащая, а стоящий над ней нелюдь сипит в намордник, сверля ее желтыми рептильими глазами. Она молчит, хотя все, что хочется сделать – орать от ужаса. Но она молчит, потому что знает – нельзя. Что-то шепчет в подкорке ее мозга, и она опускает глаза, потому что так положено, и слушает бульканье и сипение, складывающееся в брезгливое бурчанье, что она – бесполезный кусок пуду, толку никакого, только ест и спит, и вообще ее надо продать, может за такое жалкое отродье удастся выручить пару кредитов.

У женщины создалось впечатление, что если бы на роже этого чудовища не был приклепан намордник, то ее бы просто оплевали.

А потом чужак свалил, оставив ее в компании с какой-то тряпкой, оказавшейся платьем, и Евгения просто рухнула на холодный металлический пол, неприятно напомнивший о прозекторской, пытаясь хоть как-то навести порядок в голове и хоть немного прийти в себя.

Одного взгляда на руки достаточно, чтобы понять – это не ее тело. Это руки чернорабочего, рабыни, шепчет что-то в ее голове, они мозолистые, с обломанными ногтями, отроду не знающими что такое маникюр, кожа загрубевшая, шершавая.

Тело молодое, но оно тоже изможденное. Оно не ело досыта, оно тяжело работало и не получало достаточно отдыха, но оно крепкое и более-менее здоровое, и этого достаточно.

Она пытается напрячь память, но смутные ошметки воспоминаний только прибавляют проблем. Женщина отрубается на холодном полу, скрутившись в комок, а в голове плавают мысли, и когда она просыпается, то знает, что ее новое тело зовут Шми Скайуокер, она человек, ей двадцать два, последние три года она провела в лабораториях мууна, чье имя ей неизвестно, но которого надо называть Владыка, иначе сдохнешь крайне болезненным способом, она была участницей какого-то эксперимента, закончившегося неудачей, она умерла (клиническая смерть), так как та, другая Шми, просто не имела сил бороться за свое существование, и теперь ее будущее зависит от милости сбрендившего чудовища.

Чудно, не так ли?

И что самое ужасное, есть в этом горячечном бреду что-то смутно знакомое.

Следующие дни Шми (это имя ей не нравится, но пока что у нее нет другого выхода, как использовать его), проводит инвентаризацию знаний, пытаясь найти выход. Выхода пока никакого нет, но есть что-то, что обращает на себя внимание.

В ней что-то меняется. Тихо, незаметно, просачивается по капле, она ловит их, с жадностью впитывает каждую. Словно кто-то (муун, конечно же, кто ж еще?) сломал дамбу внутри нее, и теперь она насыщается водой, как Нил заливает пустыню, даруя жизнь.