Клыки Доброй Матери

Она не ответила, только слушала дудочку. А дудочка показывала одно: крутую тропу, и поток, скачущий по камням, и повисшие в воздухе брызги. За узким потоком скала обрывалась в пропасть. Нуру видела, как подходит к краю, всё ближе, ближе — и ей открывается уступ, где и поместятся только двое. Камень потемнел от воды, и он, должно быть, скользкий.

Сердце её сжималось, будто она и вправду стояла там и собиралась спуститься.

Она открыла глаза и посмотрела на Радхи.

— Мы поднимемся в горы, — сказала она, — и время настанет.

Потом, стоя у озёрных берегов и слушая, как звери кушикамана кличут беду, раскачивая тростник в сумерках, Радхи смотрел на едва заметную тропу, ведущую в гору. Затем перевёл взгляд на Нуру. Она опять увидела страх и начала понимать Мараму, когда тот говорил, что у него не было друзей, оттого что ему открыто больше, чем прочим.

Быков оставили внизу, и никто не остался с ними, и Нуру возблагодарила за то Великого Гончара. И после, когда они брели по тропе меж кочевников и людей Бахари, всё молила Великого Гончара не отводить милосердного взгляда.

Она только не знала, что, когда придёт нужный час, будет так темно.

Ночь уже дошла до середины. Вода стремительных и шумных потоков была холодна до того, что летящие брызги, казалось, прокалывают кожу. Тщетно вглядываясь во тьму, Нуру пыталась узнать нужное место, и сердце её холодело, будто вода потоков коснулась его.

И ещё не знала она, что их свяжут одной верёвкой с Бахари, и он, оглядевшись по сторонам, вынет нож.

В небе глухо загрохотало. Великий Гончар, откликнувшись на мольбу, не оставил Нуру. Он пролил воду, и часть огней погасла. Было едва видно, как Бахари тянет к себе верёвку и как Радхи шагает к нему, точно овца, которую хотят заколоть.

— Отступи! — прошипел Бахари.

Верёвка натянулась, и он взялся перетирать её, видно, чтобы казалось, что порвалась сама, но потом, не сдержавшись, обрезал одним быстрым движением. Больше он ничего не сказал, только махнул рукой, отсылая прочь, и в лице его не было радости, а один лишь гнев. Но Нуру некогда было думать о том.

Дождь теперь пошёл сильнее, укрывая их от чужих глаз, но и путь стал не виден. Нуру ступила в воду, едва дыша. Холод сковал её. Она не чуяла камней под ногами, а вода тянула за собой и сбивала с ног. Нуру не устояла бы, если бы Радхи не сжимал её локоть.

Ей казалось, она осталась совсем без ног, когда вышла на тот берег. Такого холода, до боли, она прежде не знала. А ведь поток был узок — может, четыре шага, и они так спешили сделать эти шаги, пока никто не обернулся.

В один ужасный миг, когда ноги её свесились над бездной и не могли нащупать опоры, она думала, что ошиблась местом. И когда она уже смирилась и лишь мимолётно пожалела Радхи, связанного с нею, ноги её встали на камень.

В это время Бахари поднял тревогу. Нуру слышала, он повёл людей к другому месту, и видела огни у края — слишком далеко, чтобы свет дотянулся до их укрытия. А после она услышала другой, знакомый голос, и он объяснил ей многое — и то, отчего Бахари им вдруг помог.

— Сафир, о, Сафир, — шептала она, лёжа на холодном камне, и слёзы жгли ей щёки. Она понимала, что он сделал, что он делает ради неё, и хотела бы забрать его боль, если бы только могла. Уйдя мыслями к нему, пытаясь отдать ему хоть часть своих сил, она не чуяла холод и не слышала, как люди осмотрели дорогу внизу и, никого не найдя, ушли. И что Радхи пытался дозваться, поняла не сразу.

— Пойдём же! — повторял он, сжимая её плечо.

Они поднялись осторожно, убедившись, что огней не видно. Ещё раз перешли ледяной поток, лишаясь дыхания. После сошли по тропе ниже, как можно дальше от кочевников, и лишь тогда, стоя под тихим дождём, развязали верёвку. Размахнувшись, Радхи забросил её в воду.

Взявшись за руки и не говоря друг другу ни слова, во тьме они пошли по мокрой дороге.

В час, когда Великий Гончар разводит огонь в печи, на горы спустился туман и окутал подножия. Нуру брела, спотыкаясь от усталости. Они спали по очереди, но последней ночью не спали совсем, не могли уснуть. Предчувствия томили их.

Вдруг по левую руку она заметила движение и, остановившись, пригляделась. Кто-то шёл — двое в тёмных одеждах. Лица первого она не разглядела, он был уже слишком далеко впереди. Вторым был Мараму. Он брёл, печальный, и зверь пакари бежал за ним.

Нуру прижала сердце ладонями, чтобы не выскочило из груди, потом протянула руки, хотела позвать — голос не шёл, как в том дурном и тягостном сне, когда она всё хотела спасти Мараму и всё не успевала. Тогда, с силой оттолкнув Радхи, Нуру кинулась вперёд.

Она задержалась только на миг, когда белая дудочка, так надёжно подвязанная, вдруг выпала и покатилась по земле. В следующий миг Радхи поймал её, обхватил за плечи и не отпускал, пока она билась и кричала, пока она боролась с ним, пуская в ход ногти и зубы — не отпускал, пока она не утихла и не услышала его. Тогда, повернув голову, Нуру увидела, что туман разошёлся. В той стороне лежала пропасть, и не было тропы, по которой живые могли идти.