Клыки Доброй Матери

За её спиной стадо подошло к воде, и она обернулась, сама не зная, зачем, и не поверила в то, что видит. Красные антилопы вай-вай пришли сюда. Они пили, и на изогнутых рогах, обвитых зелёной лозой, раскрывались цветы.

— Я сплю? — спросила Нуру неясно у кого. — Это лишь снится мне?

Голос её прозвучал так одиноко под тихим глухим дождём. Тогда, повернув назад, она подошла осторожно и протянула руку.

Ей удалось коснуться тёплой шеи, ощутить под пальцами густую жёсткую шерсть. Потом антилопа попятилась, тряхнула головой, будто извиняясь, и всё стадо ушло, вмиг растворилось в дожде. На истоптанной копытами земле у ног Нуру остался лежать белый цветок.

Она всё стояла над ним, не решаясь взять, пытаясь понять, что это значит, и когда уже почти решилась и потянулась рукой, за спиной раздался голос:

— Стой.

Обернувшись, Нуру увидела женщину — старую женщину в тёмных одеждах. Ей показалось, они встречались прежде, но Нуру тут же забыла думать о том, задохнулась, увидев чуть поодаль человека с печальным лицом.

— Мараму! — воскликнула она, потянувшись к нему, но старуха преградила ей путь рукой, а он покачал головой.

— Я помню тебя! — тогда сказала она старухе. — Ты дала нам приют в Фаникии. Кто ты такая?

— У меня много имён, — ответила та, усмехнувшись. — Когда-то я была Чёрной Кифо. Потом стала Доброй Матерью. Старая Вайя, так звали меня потом, а если бы здесь был твой брат, он назвал бы другое имя: Чинья. Какое имя тебе по нраву?

Нуру, расширив глаза, смотрела, а потом, догадавшись, сказала тихо:

— Добрая Мать! Ты спасла его и обрекла вечно тебе служить? Отдай его мне!

— Я хочу цветок взамен, — сказала старая женщина, указав рукой. — Он отдан тебе, и другим не принесёт счастья, если только ты не отдашь его добровольно. Готова ты отдать своё счастье?

И тут же прикрикнула: — Да стой! — оттого что Нуру хотела поднять цветок.

— Коснёшься его, и отдавать нет прока, — ворчливо пояснила она. — А теперь послушай: ведь ты хотела богатства, на что тебе человек? Я жила долго. Я видела, как люди дают клятвы и нарушают их, как обманывают и причиняют друг другу боль. На что тебе этот мужчина?

— Он нужен мне! Забирай свой цветок.

— Ты ведь знаешь, — спросила Добрая Мать, и глаза её были тёмными, понимающими и усталыми, — он связан с другой, он был с нею в храме. Может быть, он никогда не будет твоим.

— Всё равно. Лишь бы не твоим! — сказала Нуру, поглядев на Мараму, а он печально глядел в ответ и молчал.

— В трудный час он оставил тебя. Обещал, что не оставит, и бросил.

— Он сказал, что не оставит меня по своей воле, — твёрдо сказала Нуру. — Это ты принудила его.

— О, но служить-то мне он согласился по собственной воле, — возразила Добрая Мать.

— Так нужен тебе цветок или нет? Отчего ты убеждаешь меня в ином?

— Оттого, что если будет в твоём сердце хоть тень сомнения, если ты хоть чуть пожалеешь, цветок не поможет мне. Подумай ещё. Богатство, и власть, если хочешь — всё будет твоим. У тебя есть брат, счастья достанет и ему.

И, глядя, как Нуру нетерпеливо качает головой, старуха спросила с лукавой усмешкой:

— Неужели мужчина, которого ты знала лишь несколько дней, стал тебе дороже всего?

— Без него мне не будет счастья.

— Что ж, ты так его любишь?

— Люблю, — прошептала Нуру, глядя на Мараму. — Люблю всей силой моего сердца. Я всё отдам, что попросишь — и погоди…

Она потянулась к шнурку на шее. Когда-то она завязала его тем узлом, что держит крепко, но если знаешь секрет, развязать легко. Всё же за эти дни узел так затянулся, что Нуру справилась не сразу.

— Возьми и это, — сказала она, протягивая ладонь. — Ведь это твои клыки?

Добрая Мать поспешно взяла шнурок, разглядела то, что Нуру в него вплела, и сказала так, будто удивлялась и этому, и тому, что в целом мире что-то ещё способно её удивить:

— Этого дара я не ждала.

— Забирай и цветок, бери скорее, только освободи его от клятвы!

Но Добрая Мать не спешила. Всё поглаживая пальцами шнурок, она подняла взгляд, и тут Нуру ощутила то, что однажды сказал Мараму: Добрая Мать стара, очень стара и совершила много зла, и боль идёт за нею следом. Лицо её теперь не казалось человеческим, хотя что в нём изменилось, Нуру не могла бы сказать.

— Ты ведь понимаешь, — спросила Добрая Мать, и голос её тоже стал иным, — я возьму цветок и пойду туда, к синему городу, к своим давно утраченным детям. Прежде мне не хватало силы, а с цветком её хватит сполна. Ты готова пойти и на это?

Мараму всё молчал, будто его лишили языка, и теперь смотрел вниз — он не мог дать совета, не подал никакого знака. И Нуру взвесила его жизнь — и свои прежние мечты, и судьбу земель, — но сердце её легло на одну из чаш, и выбор был ей ясен, хоть и тяжёл.

— Обмен, — сказала она. — Бери свой цветок.

И Добрая Мать, склонившись к земле, обернула пальцы чёрной тканью и осторожно взяла цветок, а после взглянула на Нуру и кивнула, опуская веки.

— Обмен.

И добавила для Мараму с усмешкой:

— Что ж, теперь ты свободен. Я говорила, что это случится, когда у антилопы рога зацветут.