Клыки Доброй Матери

— Дикий пятнистый человек! — изумлённо ахнул Поно и тут же пожалел, что не придержал язык, потому что слова прозвучали громче, чем он хотел, и на него посмотрели, и один чужак точно понял его и нахмурился.

Их было немало — может, десятка три, может, четыре, и все крепкие, и у многих луки и ножны на поясах. Эти люди носили рубахи иного покроя и штаны из кожи. Одни похожи на мореходов — носы длинны, волосы выжжены солнцем, — но есть и другие, черноглазые, черноволосые, с синими метинами на лицах. А такого высокого и широкоплечего человека, как их предводитель, Поно в жизни не видал.

Этот чужак что-то резко ответил Марифе, указывая на женщин, и сделал жест своей огромной ладонью, будто приказывал им убираться. Но Марифа, покачав головой, ответила так же резко. Откуда только она знала язык других земель?

— Я хочу знать, что происходит, — сказал Фарух тем голосом, который сразу напомнил, что он наместник и большая часть земель Сайриланги принадлежит ему по праву рождения. — Объясните мне!

Марифа о чём-то сказала, назвав его имя, и мужчины поглядели с интересом. Их предводитель бросил долгий взгляд, но не склонил головы. Фарух ответил таким же взглядом, хотя ему пришлось смотреть снизу вверх, и сложил руки на груди.

Вождь мореходов едва заметно кивнул одному из своих людей, худощавому и невысокому, с сединой в каштановых волосах и с морщинами, какие бывают от солнца и ветра. Этот человек, тот самый, что неодобрительно глядел на Поно, теперь поклонился и сказал:

— Чёрный Коготок приветствует тебя, о Светлоликий Фарух, наместник Великого Гончара и отец земель, Первый служитель Великой Печи…

— Довольно, — прервал его Фарух. — Мне показалось, Чёрный Коготок сказал меньше. Зачем вы здесь?

Толкователь пояснил вопрос.

— Видишь ли, о Светлоликий, — начал он затем, осторожно подбирая слова, и посмотрел на своего господина. В позе его и голосе чувствовалось напряжённое ожидание. — Мы пришли сюда…

— Бахари, — прервал его Чёрный Коготок, глядя в глаза наместника, и провёл ладонью поперёк горла.

На лице толкователя на миг проступило отчаяние, но он совладал с собой.

— А! — ответил Фарух, кивая. Уголки его губ слегка изогнулись. — Бахари. Какое же зло он успел тебе причинить?

— Он убил того, кто был Чёрному Коготку как сын, — пояснил толкователь.

— Музыканта? — спросил Поно, выходя вперёд. — Мы его видели.

— Мы видели его тень, — сказал Фарух.

— Да, и тень убила двоих?

Поно выпятил челюсть и сжал кулаки. Он хотел спорить, но вдруг понял, что возражает не просто Фаруху, а правителю своих земель, унижает его перед чужим вождём. Тогда он поклонился и сказал перед тем, как сделать шаг назад:

— Прости мою дерзость, о Светлоликий.

Мужчины перебросились словами, и толкователь сказал:

— Чёрный Коготок хочет знать, кто этот мальчик, что смеет встревать в беседу.

— Это мой советник, — ответил Фарух твёрдо и холодно. — Он уже спас мне жизнь, и он один стоит тех десятерых, что у меня были раньше. Я позволяю ему говорить, если он хочет.

Чёрный Коготок выслушал ответ, усмехнулся и передал через толкователя: у них общий враг и одна битва. Поно ждал, скажут ли что-то о нём, и щёки его горели, и душу переполнял стыд. Советник! Это, конечно, ложь. Наместник вынужден был солгать из-за него, или стало бы ясно, что здесь его не уважают. Он ведь и так без стражи, в одежде работника, и при нём только женщины.

Чёрный Коготок уже спорил с Марифой. Она настаивала, подступая к нему с миской в руках, он отмахивался.

— Эта женщина говорит, ему не дали имя, оттого судьба не может его найти, — пояснил толкователь Фаруху. — Говорит, он давно перерос то детское прозвище, которое получил в память об отце. Мудрая женщина, а?

— Она видит больше, чем мы все, — ответил Фарух. — Она знала, что вы придёте.

— Говорит, он жив только чудом. Путь того, кто живёт без судьбы, может прерваться в любой миг… А разве не так с каждым из нас?

Последние слова принадлежали самому толкователю, и он произнёс их задумчиво, и взгляд его был обращён в туманную даль воспоминаний, где у каждого, кто жил достаточно долго, остались те, чей путь уже оборвался.

— Я могу дать ему имя, — предложил Фарух. — Я обладаю таким правом…

— Щенки не дают имён старым псам! — отрезала Марифа, на миг обернувшись к нему, и что-то ещё сказала Чёрному Коготку. Тот примолк, потом нехотя кивнул.

Тогда Марифа взяла его за руку и отвела к костру, усадила там и зашла по другую сторону огня. Вынув что-то из складок одежд, бросила на горящий хворост. Огонь затрещал, повалил дым, густой и серый, и ещё недолго было видно, как Чёрный Коготок смотрит с сомнением и усмешкой, насторожившись, как большой недоверчивый зверь, — и серая завеса сокрыла его совсем.

— Помнишь? — воскликнул Поно. — Как тогда, ночью! Если музыкант был тенью, к чему ему такие уловки?..

Но Фарух не слышал его. Он смотрел на того, кто несмело вышел из-за чужих спин, и два лица, побледневших — одно от гнева, второе от волнения, — стали теперь почти неразличимы.

— Ты! — обвиняя, гневно сказал наместник. — Осмелился встать передо мной, ты, ничтожнейший из ничтожных?