Князь Двинский

Молодой, слегка за тридцать, наголо бритый, широченный как шкаф, но слегка заплывший жиром мордатый татарин стоял на коленях со связанными за спиной в локтях руками. Ратники уже ободрали его до исподнего, вдобавок старательно поработали над обличьем. Вся левая сторона лица пленника заплыла багрово-сизой опухолью, а вот на правой, к моему удивлению, просматривались вполне европейские черты: казанец был больше похож на русича, чем на азиата. Вдобавок ничуть не выказывал никакого страха или отчаяния. Злобно зыркал глазами и что-то сквозь шубы шипел. Материл, наверное.

– Шибко бился, – доложил один из конвойных. – Двух наших посек. Ярый, подлюка. Как свалили его, выл и кусался аки пес. Вона мне шуйцу прокусил, ирод.

Казанец в ответ разразился гневной отповедью на татарском, даже плюнул на пол.

– Это Алибек, мурза хана Ильхама… – флегматично перевел Рустэм. – Обещает вас скормить своим собакам, а жен взять в наложницы. – И дополнил, смущенно улыбаясь: – Тех, что красивее, в наложницы, а остальных продать в рабство ногайцам.

Я ничуть не оскорбился. Во-первых, парень достойно бился, во-вторых – прекрасно знает, чем все закончится, но все равно не дает слабину. А брань и оскорбления – не более чем средство заглушить свой страх. Сам бы так себя вел в тайной надежде, что озлятся и прикончат без мучительства. Но это дело такое… Не я, а он пока в плену.

– Спроси, красивы ли его жены? – обратился я к Рустэму.

Пленник что-то злобно и оскорбленно пробурчал переводчику, а потом еще раз сплюнул.

– Как свет солнца и луны, – исправно растолмачил секретарь. – Уж точно красивее ваших.

Я состроил самую мерзкую ухмылку из своего репертуара и потребовал:

– Передай ему, что князь Двинский доволен и обязательно проверит, не врет ли он.

Казанец рванулся, что-то заорал мне, но после пинка одного из конвоиров быстро угомонился и угрюмо опустил голову.

Ну а что? Не я же начинал. Уже было совсем собрался приказать взяться за дознание по полной форме, но не дал Мухаммед-Эмин, тоже присутствующий на допросе. Царевич подошел к пленнику, присел рядом, приобнял за плечи и стал ему вполголоса что-то спокойно втолковывать на татарском языке.

Рустэм не переводил, а в тюркском я ни бельмеса, поэтому для меня осталось полной загадкой, о чем они разговаривали, но, как ни странно, после того как Мухаммед-Эмин закончил, мурза кивнул и раскололся до самого гузна, то бишь стал исправно отвечать на вопросы.

Хотя чего тут странного, все ясно. В ханстве идет обычная гражданская война, страна раскололась на два лагеря, одни поддерживают Ильхама, а другие – Мухаммеда-Эмина. Причина совершенно дурацкая, что все понимают. И как при любом гражданском противостоянии, противники часто переходят из одного лагеря в другой. Для этого достаточно просто подобрать нужные аргументы. К примеру, пообещать больше. Что прямо сейчас Мухаммед-Эмин и продемонстрировал. Н-да, оказывается, он не так уж глуп. А дурной гонор со временем пройдет. Ну что же, измывательства я тоже не люблю, так что могу только приветствовать происшедшее.

Но не суть; короче, из показаний пленного мурзы сложилась такая картинка. Против нас действовал сам Ильхам с тремя тысячами войска. А некто мурза Али-Гази, еще с четырьмя тысячами конников, старался задержать русское войско, которое уже было в суточном переходе от Казани. Ильхам прекрасно знал, что и кого мы везем и что, выбив осадный набор и запасы продовольствия, он практически решит войну в свою пользу, но обрушить на нас всю мощь своей армии ему мешал банальный недостаток плавсредств. Которые сейчас ускоренными темпами собирали со всего ханства и строили новые. А те, что использовались при постройке запруды, оказывается, почти все сгорели. А еще мурза сообщил, что из Казани сюда везут пушки, и с часа на час они прибудут. Али-Гази получил прямой приказ задержать московские полки любой ценой до тех самых пор, пока с нами будет покончено. И это у него пока получалось неплохо – русичи сильно замедлились.

Ну что тут скажешь… Недостаток плавсредств – это очень хорошо. Если они опять пойдут в атаку всего лишь на нескольких десятках мелких посудин, да еще и днем, мы с легкостью отобьемся. А вот пушки – это весьма скверно. Но не очень. Во-первых, их еще довезти надо, а московские полки уже близко, а во-вторых, очень сомневаюсь, что они по качеству хоть как-то сравнимы с моими орудиями. В контрбатарейной борьбе мы однозначно выиграем. Тут гораздо опасней были бы обычные требушеты – и бьют дальше, чем нынешние пушчонки, да и снаряд закидывают тяжелее. Опять же везти ниоткуда не надо, на месте довольно быстро строятся из подручных материалов. Конечно, при наличии оных материалов. Но о таковых мурза, к счастью, не упомянул. Тьфу-тьфу, чтобы не накликать лихо ненароком…

В вот второй пленник, пожилой мужик типично азиатской наружности, отвечать отказался наотрез. Просто молчал, даже когда ему принялись подпаливать факелом подмышки. Правда, я быстро прекратил пытку – нет смысла измываться, и так все уже ясно.