Князь Евгений Николаевич Трубецкой – философ, богослов, христианин

Другим важнейшим источником софиологического учения в творчестве В.С.Соловьева оказывается, по мнению Е. Н. Трубецкого, многовековая, в лице многих своих представителей далеко отстоящая от православного церковного предания традиция западного мистицизма, в которой В.С.Соловьев обнаруживал глубоко созвучные ему религиозные мотивы и в богословских категориях которой стремился выражать интуиции собственного религиозного опыта. Указывая на наличие в софиологии В.С.Соловьева таких чуждых православной церковной традиции истолкований Софии-Премудрости Божией как «вечная женственность Божия» или «вечное человечество», Е. Н. Трубецкой связывает их происхождение с влиянием инославного мистицизма. Именно «у немецких мистиков, – подчеркивает Е. Н. Трубецкой, – «София» совершенно ясно определяется как «вечная женственность Божия», …у Баадера, который возрождает миросозерцание Беме в ХIХ веке, «София» определяется как… истинное и вечное человечество»[138]. При этом Е. Н. Трубецкой отмечает, что характерное для В.С.Соловьева стремление обнаружить в секуляризованной европейской культуре духовные интуиции, созвучные мистическим прозрениям христианства, побуждало философа обращаться к творчеству даже таких определенно чуждых церковной культуре мыслителей как Б.Спиноза и О.Конт, на мировоззренческие принципы которых В.С.Соловьев был склонен совершенно произвольно ссылаться для философского обоснования религиозного учения о Софии. Так, отметив повышенный интерес В.С.Соловьева к философии О.Конта, Е. Н. Трубецкой пишет: «Самое ценное для Соловьева в учении Конта – то, что оно не только уверено в действительном существовании единого человечества, но видит в нем… Великое Существо (Grand Etre), которое совмещает в себе (не в смысле суммы, а в смысле действительной целости или живого единства) все существа, свободно содействующие совершенствованию всемирного порядка. Конт утверждает человечество как единое нераздельное женственное существо – мать всех людей

… Он (В.С.Соловьев. – прот. Г.М.) указывает на близость этого культа «Великого Существа» со средневековым культом Мадонны и на еще большее его сродство с идеей «Софии-Премудрости Божией», как она изображалась в древнерусской религиозной живописи»[139].

Таким образом, как находившаяся в связи с выдающимися религиозно-мистическими дарованиями В.С.Соловьева – к сожалению, далеко не всегда соизмерявшимися с традициями церковного гнозиса, – так и формировавшаяся под безусловным влиянием инославного мистицизма и секуляризованной европейской культуры его софиология, по мнению Е. Н. Трубецкого, неизбежно должна была содержать в себе такие религиозно-мистические начала и философские принципы, которые во многом противополагали ее как православному церковному преданию, так и последовательной христианской философии.

Обращаясь к конкретным, имевшим определенно ложный мировоззренческий характер элементам софиологии В.С.Соловьева, Е. Н. Трубецкой указывает, прежде всего, на религиозную недопустимость и философскую необоснованность истолкования отношения идей-первообразов, составляющих Софию, и сотворенного мира как отношения сущности и явления. «Он (В.С.Соловьев. – прот. Г.М.) безусловно прав, – пишет Е. Н. Трубецкой, – поскольку он утверждает «Софию» как идею-смысл всего существующего, как первообраз всего сотворенного, в частности же – как первообраз человека и человечества… Но если «София» для нас есть первообраз, идеал, который мы можем осуществить, то потому самому она не может быть нашей сущностью. Ошибка Соловьева заключается именно в том, что он отождествляет вечную идею

человека и человечества с сущностью того или другого… Если человек уже здесь и теперь

есть явление вечной идеи, то какого ему еще желать совершенства: он уже теперь есть часть божественного мира»[140].

Последовательные религиозные выводы, вытекающие из этой ложной религиозной посылки, оказываются, с точки зрения Е. Н. Трубецкого, разрушительными прежде всего для самой стремящейся остаться в рамках церковного предания софиологии В.С.Соловьева. «Если бы Соловьев довел этот ряд мыслей до конца, – подчеркивает Е. Н. Трубецкой, – он должен был бы ими отрицать самую возможность греха, падения или признать сам грех явлением Божественной сущности. Раз в явлении не может быть ничего, чего бы не было в сущности, все наши грехи и пороки суть грехи самой божественной идеи, пороки вечной Премудрости»[141]. Подобные, в сущности, возводящие хулу на Божественную Премудрость и, одновременно, гностически произвольно разрушающие ипостасное единство Божественного Логоса выводы были впоследствии сделаны, по мнению Е. Н. Трубецкого, С.Н.Булгаковым. Однако, наличие определенных оснований для этих религиозно ложных выводов, весьма распространенных в русской софиологической традиции – особенно в связи с идеей тварной Софии, – было указано Е. Н. Трубецким уже в творчестве основоположника этой традиции.