Князь Рысев 4

Помню, как теребил сумку, вываливая из нее едва ли не все в поисках сапфировой настойки. Биска бормотала, говоря, что я должен отказаться от затеи — сделаю умирающему только хуже.

А я попросту не видел иного пути к спасению Кондратьича…

Сейчас старик был… да кто ж его ведает, где-то был. Рядом никого: спрашивать можно разве что у пустоты.

Я потрогал матрас под собой: таких мудреных слов здесь не ведали. Нечто мягкое, почти поролоновое, высушенное — я с удивлением и не сразу распознал в них шляпки огромных грибов. Точно такой же, только плотнее был у меня вместо подушки. Я на всякий случай глянул наверх — если вместо крыши будет тоже шляпка, то как тут удержаться от шутки, что я спал под грибами?

К вящему разочарованию готового жечь глаголом сарказма, над нами было нечто, похожее на тугую, плотную и плохо сминающуюся ткань. Словно кто натянул вместо крыши шатра, в котором я был, вымоченное в клею одеяло.

Кровать была выдолблена прямо в скальной породе, как и все остальное. Местным каменщикам явно было далеко до умений предшественников, что возвели тот проклятый храм.

Чадила крохотная свеча — ничуть не чародейская, а самая что ни на есть обычная. Меня коснулся взгляд чужих, не в меру любопытных глаз — стало не по себе. Чуть поодаль, безлико уставившись, на меня смотрела оторванная кукольная голова. Стеклянные глаза, надутые губы — словно родом из Советского Союза, хоть и фарфоровая.

Качнул головой, даваясь диву — наверно, она здесь самый необычный предмет, какой только можно себе вообразить. И как только сюда попала?

Под ее безжизненным взглядом в голову лезло всякое. Я хватился сумки, но тут же успокоился, когда случайно задел ее ногой. Новообретенная у гмура, холщовая, она была мне как будто дороже всего остального на свете.

Так, ладно, полежали, попили, пришли в себя — теперь было бы неплохо разобраться, что за чудо с нами случилось?

В хороших, но чаще в плохих книжонках спасение с шашкой наголо спешило в самый последний момент верхом на удаче. Подмога приходила к чудом удержавшемуся на краю гибели герою. Что ж, отдам должное, такое и в самом деле случается — иначе я уже давно должен был обратиться в уголек, искупавшись в магмовой речке.

Мои размышления развеяла она. Ну если кому и можно вмешиваться в мой мыслительный процесс, то только таким, как ей.

Девчонка была полногруда, едва прикрыта тряпками странной одежды. С ног до головы бледнокожей девицы бежали светящиеся во мгле татуировки. Маленькие, подслеповатые глаза щурились: не удивительно, в такой-то мгле можно ослепнуть едва ли не с рождения.

Я прикусил язык, едва понял, что у нее в самом деле бесцветные зрачки. Она меня не видела, но чуяла.

Слышала — не по человечески длинные уши напряглись. Не знаю, что выдало меня, но незнакомка знала, что я бодрствовал.

Она направилась ко мне во всей своей прямоте и наглости, положила руки на плечи, улыбчиво обняла.

— Тебе еще рано вставать, верха.

— Верха? — переспросил я, но девчонка лишь взглядом дала понять, что не опустится до разъяснений. Все ее движения были текучими — то, что я изначально принял за женственное изящество, было совершенно иным. Она казалась тихим, безмятежным ручьем. Могла быть стремительной и в то же время по мягкому плавной.

Ее маленькая ладошка толкнула меня в грудь, словно намекая, что стоит прилечь и набраться побольше сил.

Я, будто забыв, что она не видит, лишь отрицательно покачал головой. Сама же голова еще только готовилась к целому фейерверку вопросов. Здравый смысл, толкаясь локтями, настырно полз сквозь иные размышления, непременно желая знать, какого хера здесь есть люди. Почему они живут под городом, а не в городе? Пачиму они так неплохо знают русский язык? Пычемя про них ни одна блядская газета в Петербурге не удосужилась написать?

Канализации, сточные каналы, земляные работы, в конце концов! Про этих татуированных чудаков должен был каждый мальчишка знать, если не каждая собака…

Про татуированных же я немного поспешил, как и про целый народ в целом. Из кровати еще выползти не успел, а теорий настроил — хоть сейчас в журнал «Очуметь какие истории» беги записывай.

— Я не хочу спать.

— Ты уверен, верха? Однажды покинув сей дом, в него не вернешься.

В ее голосе проступили наставительные нотки, будто в этих словах мне срочно стоило выискать сверхсекретный смысл. У меня же были проблемы и поважней. На ум почему-то пришли всякого рода культисты. Тех хлебом не корми, а дай выдумать какую-нибудь шнягу позаковыристей да правила построже. И обязательно в пещеры — конец света, он же такой, темноты боится, точно сюда не сунется…

Пожав плечами, чуть отстранив девчонку в сторону, я заспешил прочь. Она же взирала на меня ничего не видящим, тревожным взглядом — от него у меня мурашки бежали по спине. Что-то в ее внешнем виде меня напрягало, вот только понять бы, что именно…