Вдруг он услышал в соседних покоях жены тихое рыдание. Он открыл дверь и увидел Ирину, стоящую на коленях перед иконой. Тихий свет лампадки освещал ее, в ночном одеянии, с распущенными волосами. Она крестилась, преклонялась лбом к полу, воздевала руки к иконе и шептала.
Святослав, очарованный этой картиной, остановился в дверях и застыл в умилении. Он чувствовал, что она молит христианского Бога о его победе, он увидел, что она, с проницательным и скрытым умом, с кроткой и восприимчивой чуткостью, узнала о случившемся, разгадала размер его опасений и тревог.
Журчал в тишине ее страстный призыв:
– Призри на меня и помилуй меня, ибо я обижен и угнетен. Скорбь сердца моего умножилась; выведи меня из бед моих. Призри на страдание мое и на изнеможение мое и прости все грехи мои. Посмотри на врагов моих, как много их, и какою лютою ненавистью они ненавидят меня. Сохрани душу мою и избавь меня, да не постыжусь, что я на тебя уповаю…
Она вдруг обернулась и кинулась к нему. Слезы блестели у нее на глазах. Он обнял ее крепко.
– О чем ты плачешь?
– Я все слышала, – прошептала она, – коли ромеи сюда дошли, значит, есть у них сила и уверенность. А мы только еще у края нашей земли…
– Боишься?
– Нет. С тобой я умереть готова. Да только зачем умирать, коли того избежать можно?
– Я отправлю тебя в Киев.
– Ой, господи, – вырвалось у ней, и испуг отразился в глазах. – Без тебя никуда не поеду.
Он вспомнил, что коснулся предмета для нее самого болезненного. Она никогда не выспрашивала у него про жен, но Святослав понимал, почему одно только напоминание о Киеве всегда приводит ее – христианку, в такой трепет. Он ласково отпустил ее:
– Ну, иди молись. Я тебе помешал.
Так как он никогда не имел стражи при палатах и не держал телохранителей, то и вышел на улицу никем не замеченный. Город спал, только в некоторых домах виднелись огни. Князь шел на огонь, входил в дом и обнаруживал пирующих дружинников или даже сотников, а иногда и тысяцких. Он приказывал им разойтись в свои части и готовиться к битве. Пьяных дружинников, которые уже валялись под столом, Святослав приказывал обливать водой и выносить на ветер. Улицы наполнились вскриками хмельных людей, визгами потревоженных женщин. Всем казалось невероятным, чтобы могло кому-нибудь прийти в голову на Пасхе затевать бой. Тысяцким он велел установить стражу по дорогам и выслать разведчиков в Великую Преславу. К утру город стал мертв, если судить по улицам, и тревожен, если заглянуть в дома. В тысячах проверяли готовность дружин, точили мечи, осматривали кольчуги, шлемы, щиты, беспризорно валявшиеся уже близ года.
Неожиданно дозорные привели к князю старика в лохмотьях, с избитым телом и изможденным лицом. Сквозь дыры истлевшей одежды виднелись кровавые рубцы и синели кровоподтеки. Его схватили ночью, избили, приняв за соглядатая.
Святослав глянул в острые глаза старика и вдруг прижал его к своей груди. Они крепко и долго держали друг друга в объятиях. Это был Свенельд. Трудно было узнать в этом исхудавшем, обожженным солнцем и оборванном старике когда-то дородного, сурового и богато одетого воеводу. Воины наблюдали эту картину потупясь, ждали княжеского распоряжения.
– Дай им по кувшину меду, – сказал Свенельд князю, – хорошо служат, молодцы. Я им не сказался, а по обличию меня теперь трудно узнать. Вот, думаю, проверю, как они службу несут. И вижу – хорошие ребята, скрутили меня сразу и немедля привели к тебе. Только вот нутро все отбили. Мочи моей нету. Пробирался по лесам, ночевал в ямах, да с голодным брюхом.
Князь отпустил стражу. Свенельд, в изнеможении опустившийся на землю, сказал:
– Всех нас порубили. А я без твоего спросу, князь, не посмел умереть, прибежал за разрешением.
– До шуток ли, старик…
– Нет, не до шуток, князь, если правду молвить… Пришла беда – растворяй ворота. Пображничали да пошутили и так немало. А ромейский царь в это время полки обучал. Силы у него – тьма тьмущая. А как хитер, мошенник! Тайком к столице подкрался. Хвала и честь такому мошеннику, клянусь Перуном и Велесом, умеет дело править…
Святослав взял старика на руки и отнес в палаты. Когда Свенельд подкрепился пищей и медом, Святослав уложил его в постель и сам сел около него. Глаза воеводы слипались, но он все повторял:
– Князь! Привыкли мы бить буртасов, хазар, ясов да косогов… Привыкли мечом махать, ан тут вот смекалка требуется… Хитрый народ – ромеи, уж я их знаю. Сколько раз я говорил тебе: коли ласков ромей, значит, ищет, где бы тебя побольнее укусить…
– Чем же, старик мой, пересилят нас ромеи?
Святослав хоть и понимал теперь все, но испытывал старика.
– Силы у нас меньше, или храбрости, или припасов, или умения? – допытывался князь.
– Хитростью одолеют… – ответил Свенельд.
Святослав хоть и понял теперь все, но промолчал.