Князь-волхв. Тропа колдунов. Алмазный трон

«Я знаю, кто вы, – обратился он к пленникам на безмолвной колдовской речи, понятной всем троим. Чжао-цзы сделал так, чтобы она стала понятной… – Я теперь знаю о вас, хан и император, больше, чем знаете вы сами. Вы тоже кое-что знаете обо мне. Но вы знаете обо мне еще очень мало. И считайте, что вам сильно повезет, если вы не узнаете меня ближе».

Пленники быстро приходили в себя.

Бледнокожий одноглазый варвар, видимо, забыл, что он обезоружен. Непроизвольно, по старой привычке, потянулся к пустым ножнам. Но дернувшаяся было за мечом правая рука, не нащупав оружия, безвольно опустилась. Одноглазый разочарованно вздохнул.

Кочевник поступил по-другому. Быстро присел и попытался схватить рукоять ножа, торчавшую из-за правого голенища. Конечно, стоявший сзади Байши оказался проворней. Рука «лесного демона» молниеносно выдернула нож и отбросила его в сторону.

Металл отчетливо звякнул о камень.

«Можете считать себя моими гостями», – добродушно улыбнулся Чжао-цзы.

Кочевник, брызжа слюной, что-то злобно прокричал.

«Если хочешь убить нас, лучше сделай это сразу, проклятый колдун! – Чжао-цзы разобрал не его слова, но его мысли. – Иначе сдохнешь сам!»

Да, в душах этих двоих, действительно нет страха. И сердца этих двоих пылают ненавистью.

Чжао-цзы был холоден и спокоен.

«Пока я не собираюсь вас убивать, – мысленно ответил он. – И уж тем более я не намерен в ближайшее время умирать сам».

Чжао-цзы усмехнулся. Если… Нет, не если – когда ему удастся завладеть шестью Костьми Яньвана, это ближайшее время растянется на века и тысячелетия. Оно будет тянуться бес-ко-неч-но.

«Мои люди… – начал было одноглазый пленник, но сбился. Глянул на кочевника. Затем продолжил: – Наши люди рано или поздно возьмут эту Стену».

Мысли одноглазого не скакали, как дикие кобылицы в варварских степях, а чувства не бурлили, как гейзеры в горных долинах. Его беззвучная речь была спокойнее и сдержаннее.

«Ваши люди? – с искренним интересом переспросил Чжао-цзы. – Они верны вам настолько же, насколько мои – мне? Они пойдут ради вас на смерть? Вы уверены в этом?»

Степняцкий хан покосился на своего воина, связанного арканом. Что ж, вполне исчерпывающий ответ.

Одноглазый император был более многословным.

«Пойдут! – с вызовом бросил он. – Их поведут вассальная клятва, честь и долг…»

В долгих и путаных объяснениях сейчас не было нужды. Причины верности Чжао-цзы были не интересны. Его интересовала лишь степень верности.

«А что еще способны сделать ваши люди ради вас?» – спросил он.

«Всё!» – емко и коротко ответил кочевник.

«Все, что угодно!» – добавил бледнокожий.

Чжао-цзы удовлетворенно кивнул. В глазах пленников он не видел лжи.

«Это хорошо».

«Что хорошо?» – удивился его реакции кто-то из двоих. Чжао-цзы даже не стал разбирать, кто именно.

«Хорошо иметь таких верных людей, – довольно потер он руки. – Очень хорошо, если преданность, о которой вы оба говорите, действительно, переполняет сердца ваших слуг. Это будет хорошо и для меня и для вас».

«Что ты задумал, колдун?!» – а это, вне всякого сомнения, был хан кочевников.

«Узнаете, – ответил Чжао-цзы. – Скоро все всё узнают».

* * *

За тем, как Угрим врачевал Бельгутая, Тимофей наблюдал со стороны. Интересно, для чего князь хочет использовать татарского нойона на этот раз? Что хочет от него выведать? То, чему Бельгутай был свидетелем? Или у Угрима имеются на него другие планы?

Врачевание длилось недолго. Не понадобилась даже сила Черных Костей. Краткий заговор, долгий взгляд глаза в глаза, несколько прикосновений – и готово…

Вряд ли князь знал боевые секреты ханьских воинов, умевших точными ударами превращать человека в неподвижное бревно, но его магия была способна на многое. В ищерских землях и во всех окрестных княжествах не найдется целителя искуснее Угрима.

Нойон вскочил на ноги, как только обрел способность двигаться и говорить.

– Хан и император похищены! – выпалил Бельгутай по-татарски.

– С ним все в порядке, – Угрим поднялся, не обращая внимания на волнение степняка. – Будет жить.

– Тумфи! – возмутился Бельгутай, переводя взгляд с Угрима на Тимофея. – Я же говорю: их похитили. Объясни это своему коназу!

Магия, связывавшая Угрима, Феодорлиха, Огадая и Тимофея и позволяющая разноязыким собеседникам общаться без прямого участия толмача, сейчас не действовала: Бельгутай не входил в эту четверку. Тимофей на всякий случай перевел слова нойона.

Угрим повернулся к Бельгутаю.

– Я знаю, – сухо ответил князь, глядя на кочевника. – Знаю, что твой хан и германский император похищены. Мне все сказали твои глаза. Да и мои тоже кое-что видели. Криками своему хану ты уже не поможешь. Но обещаю, у тебя и у других верных слуг Огадая будет возможность за него отомстить. Можешь передать мои слова всем, кому сочтешь нужным.

Тимофей перевел речь князя на татарский.

Бельгутай кивнул в знак согласия. Полоснул ненавидящим взглядом по ханьской Стене.

Угрим отошел в сторону – к склону темного холма. Тимофей заметил слабую улыбку, скользнувшую по губам князя.

– Княже, – тихонько позвал он. – Ты ведь специально позволил ханьцам увезти Огадая и Феодорлиха, да?