Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду

— Отпусти его с миром! Мы тебя ещё не венчали на царство, и ты не государь, тебе не дано казнить правдолюбцев!

Грозен и гневен был Гермоген, глаза прожигали насквозь. Лжедмитрий знал его, много о нём был наслышан. И испугался. Он подумал, что Гермоген может найти такие слова и так их возвысить, после которых Москва вздыбится и пойдёт за ним хоть на Голгофу. И будет он, Дмитрий, растоптан на этой Соборной площади как тля. Изворотливый и быстрый на действо, самозванец крикнул:

— Ты достоин внимания и любви, страстотерпец Гермоген. Я милую ради тебя мятежного Феодосия. Да пусть он сгинет с моих глаз! — И Лжедмитрий сделал стражам жест, чтобы отпустили архиерея.

Подручные самозванца повели его к толпе, она расступилась. Феодосия толкнули в неё, и он скрылся среди горожан.

В сей миг распахнулись врата Успенского собора, но Лжедмитрий только глянул на них и отвернулся, направился к Благовещенскому собору, давая понять, что Благовещенский ему дорог, как дорог был «отцу» Ивану Грозному. Там на паперти уже стояли польские музыканты с трубами, бубнами и барабанами. Они в это время усердно заиграли. Кто подтолкнул их, может, так было задумано Лжедмитрием, неведомо. Да, знать, он не ожидал, как к этому кощунству отнесутся москвитяне. Они всполошились от чужой церковной музыки, загалдели, стали осматриваться и увидели, что в Кремле полно чужеземцев. Они были вооружены, смотрели на россиян надменно, и горожане грозно зашумели. Лжедмитрий поторопился унять музыкантов, крикнул им, чтобы прекратили игру. Поднявшись на высокую паперть собора, он властно сказал:

— Отныне и во веки веков литургии для меня и царей Калитиного кореня — токмо в Благовещенском соборе, где молился мой батюшка! Ещё повелеваю разрушить палаты смерда Бориски Годунова, а прах его убрать из Архангельского собора. Место ему в Варсанофьевском монастыре, где прах жены и сына. — Лжедмитрий прошёлся по паперти, простёр над толпою руку и сказал последнее: — Хочу, чтобы всюду царил дух великого государя России всех времён Иоанна Васильевича!

* * *

И началось царствование Лжедмитрия.

Спустя четыре дня после торжественного въезда в Москву он совершил своё первое крупное деяние, которое православная Русь запишет ему в разряд смертных грехов и не простит.

Ранним июньским утром властно зазвенел колокол «Лебедь». Так Лжедмитрий повелел собираться в Благовещенском соборе всем иерархам. Они уже знали, к чему призывал главный колокол державы. Собрались без проволочек.

И пришёл Лжедмитрий: торжественный, строгий, нарядный. Бородавка — сатанинский орех — близ носа стала ещё заметнее. Следом вошёл Игнатий-грек, в мантии, без источников, без панагии на груди. Глаза беспокойны, волнуется. Он встал рядом с царём. И Лжедмитрий сказал:

— Мы, царь всея Руси и всех Сибирских царств, повелеваем архиереям поместной русской церкви возвести архиепископа Игнатия, душеприкладного отца моего, боголюбца, в сан патриарха всея Руси. Да исполните не коснея обряд возведения, архиереи!

Но никто из них не осмелился отозваться на повеление Лжедмитрия, никто не был способен на кощунство при здравствующем патриархе выбирать нового отца церкви. Каноны православной церкви для архиереев казались незыблемыми.

И тогда самозванец попытался испугать архиереев и тем самым побудить их к действию:

— Не скудейте памятью, отцы церкви, вспомните, как Иоанн Васильевич, наместник Бога на земле и в государстве Российском, проявлял свою непреклонную волю. И мы не потерпим супротивничества.

Протопоп Терентий первым шагнул за порог недозволенного законами церкви. Он запел задостойник праздника Вознесения Господня:

— «Величай, душе моя, Вознёсшегося от земли на Небо Христа Жизнедавца...»

И появились дьяконы, которые принесли голубую мантию, клобук, рясу, жезл — все приготовленное к обряду. Но тут поднялся на амвон митрополит Казанский Гермоген и поднял руку. Терентий замолчал. Лжедмитрий подался вперёд к Гермогену, а он властным перстом показал на Лжедмитрия и провозгласил:

— Ещё не венчанный царь возводит своей властью на престол патриарха в нарушение закона православной церкви, при живом, но злою волей отлучённом первосвятителе, страстотерпце Иове. Да кто есть Игнатий? Он родом страны италийские, а веры не вем греческие, не вем латинские, едино вем, еже православные догматы неистово исполняша и твориша. Да сия правда ещё не вся. Поднимает невенчанный царь на святительский престол Руси, на патриаршество, призвавши из Рязани архиерея Игнатия, угодника своего и возлюбленника, не пастыря и не учителя, но пьяницу, сквернословника и пакостника, чем же митрополитов, архиепископов и епископов оскорбиша и весь священный Собор поставя ни во что же!

Послав без страха и сомнения эти гневные слова самозванцу, Гермоген покинул Благовещенский собор. И все, кто слушал Гермогена, и сам новоявленный «царь» стояли окаменевшие, будто поражённые громом.

Лишь Геласий, который стоял неподалёку от самозванца, тихо, но с вызовом промолвил:

— Человек в чести, но неразумен — подобен животному, обречённому на гибель, — и тоже покинул собор.