Читаем Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду полностью

— Сей Дмитрий нашенский, из Шклова, — рассказывал прихожанам священник в деревянной церквушке на окраине Стародуба. — Напервеж он у попа детей грамоте учил, а потом в Могилёв ушёл, нанялся к попу Терёшке, но, ревностью задетый, ушёл...

— Вот и гадай, кто есть сей Дмитрий, — сказал Паули, когда друзья покинули приходскую церквушку.

В Стародубе самозванец был окружён поляками, и первым вошёл к нему в доверие деловитый и властный хорунжий Будила. Он добыл самозванцу почти царскую одежду, окружил его вельможами разного ранга. Но через день-другой они убежали из «дворца» и не хотели больше появляться при «дворе» проныры из Шклова, потому как боялись московского подьячего Олешки Рукина, свирепого, с бычиной силой рынды. Всё это выведали Паули и Сильвестр и поняли, что в Стародубе им делать нечего, надо идти в Краков. Но как, если не было у них ни денег, ни бумаг, ни коня, ни хлеба. И тогда Паули рискнул найти стародубского церковного старосту, открылся ему, что он от Гермогена, рассказал о разбое и попросил помочь добраться до Кракова, к нунцию Рангони. И староста дал им денег, коня, повозку, и они выехали в сторону Польши.

Но в пяти верстах от Стародуба они встретили большой отряд поляков во главе с князем Романом Рожинским. Вельможный пан вёл за собой не только армию в четыре тысячи человек, но и сотни польских священнослужителей и миссионеров-иезуитов из Рима.

— Пусть накажет меня Господь, ежели я ошибаюсь. Среди этой оравы римлян мы найдём то, зачем идём по воле патриарха, — бодрым голосом заявил Паули. — Видишь, какие они бодрые, как твёрдо шагают.

Пропустив армию пришельцев, путники ещё какое-то время размышляли и были в нерешительности: возвращаться им в город или нет. Да победил здравый смысл: зачем бы иезуитам идти в Россию скопищем, ежели не было у них должной цели. А возвращаясь в Стародуб, Сильвестр и Паули попали под проливной дождь и вымокли до нитки. В городе они появились уже к вечеру. Поляки к этому времени захватили все дома, палаты, избы и вовсю хозяйничали. Сильвестр счёл, что им лучше вновь пойти к церковному старосте. Однако Паули возразил:

— Опасица в том есть, не поверит он нам, коль правду не скажем. Едем к тому батюшке, что про шкловского проныру рассказывал.

Был уже поздний вечер, когда они добрались к церквушке на северной стороне города и разыскали отца Алексия. Батюшка принял их приветливо, поставил лошадь в конюшню, задал ей овса, гостей пригласил на трапезу. А за столом выяснилось, что отец Алексий знал Гермогена, служил с ним в одни годы в Казани. Старец расспрашивал Сильвестра и Паули о Москве, о Иове и Гермогене, а когда узнал, что патриарх Иов тихо скончался в Старицах, куда вернулся, приняв покаяние от россиян, то прослезился и прочитал молитву. Потом все выпили за упокой души боголюбца.

— Печалуюсь, что в царство небесное не провожал первосвятителя, — сожалел отец Алексий.

Ночью Сильвестр поделился задумкой, как проникнуть в стан иезуитов. И ранним утром Паули и Сильвестр отправились искать трапезную, в которой бы скопом кормились пришельцы. Вначале они заглянули в стародубские питейные дома и постоялые дворы. Но там ничего похожего не нашли. Потом лазутчики стали обходить подворья именитых горожан. Но там всюду хозяйничали польские драбанты, гусары, уланы. И лишь за торговыми рядами, на подворье богатого купца, посланцы Гермогена нашли то, что искали. Увидели они, как на дворе под присмотром монахов-иезуитов мужики разделывали говяжью тушу, как четыре иезуита несли из погреба в корзинах мороженую рыбу. И Сильвестр сказал Паули:

— Здесь мы и поработаем во славу Господа Бога. Иди к дровоколам, носи от них дрова на кухню, а я в погребе побываю.

Сильвестр первым шагнул в распахнутые ворота. Решительно пошёл к погребу, ещё не ведая, что будет там делать. Но в холодном полумраке, при неярком свете плошки с жиром, увидел человека — купеческого ключника — подошёл к нему и властно спросил:

— Где вино? Да лепшее, како фряжская мальвазея!

— Что же они, окаянные, с утра и вино будут лакать?! — возмутился ключник.

— Посланники папы Римского с именем Бога пьют с утра и до вечера. Да святым и можно. Нунций Рангони позволяет. — Сильвестр рассчитал верно: Рангони знали на Северщине как в России московского патриарха Гермогена.

Ключник молча ушёл в глубь погреба и прикатил небольшой бочонок вина. Сильвестр поругал иезуитов.

— Нехай бы они лопнули от зелья. Уж сколько я им переносил! — Он ловко поднял бочонок и унёс его на кухню. В доме его никто не спросил, кто он, почему ходит всюду. Всё в Стародубе с прошедшего вечера смешалось, сместилось. И люди купца сочли Сильвестра за пришлого, потому как таких рыжих в Стародубе не водилось. Со своей стороны, иезуиты не сомневаясь приняли его за человека из дворни купца, которая оказалась большой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза