Книга дворцовых интриг. Евнухи у кормила власти в Китае

— Что за чушь! — взъярился правитель. — Если бы ты действительно желал возблагодарить его за доброту, ты мог поступить совсем иначе, не как сейчас! Плоть вместе с кожей и власами нам дадена родителями, а посему ты права не имел корежить Путь людской во имя постыдной связи! Иль ты не знаешь о трех видах непослушанья? Из них наиболее зловредный — отсутствие потомства. Я назначаю тебе порку за проявление непочтительности к предкам! — С этими словами чиновник бросил на стол четыре «наказательные бирки»[170]. Экзекуторы схватили жертву и стали совлекать с юноши штаны. И тут раздался непонятный шум — в присутственную залу вдруг ворвалась толпа людей ревущих. Надо вам сказать, что здешние чиновники обычно не слишком хорошо знали фуцзяньское наречие, поэтому правитель области из криков понял лишь одно: толпа вломилась в ямынь с какой-то просьбой или жалобой. Правитель растерялся и струхнул. Что же случилось на самом деле? А дело в том, что многие из здешних сластолюбцев, давно наслышавшись о несравненном нежном заде юноши Жуйлана, решили увидеть чудо собственными глазами, а потому вдень суда в присутствие набились даже не сотни, а тысячи людей, половина из которых были книжники-сюцаи, что посещали училище. Стражники не посмели остановить ученых мужей, а те, преград не видя, ворвались в присутственную залу. Правитель сидел ни жив, ни мертв от страха. Он тихо спросил у канцеляристов, в чем причина беспорядка, кто-то из служителей ему объяснил, что здесь произошло. Экзекуторы, подождав, покуда затихнут крики, сорвали с юноши штаны. И вот перед всеобщими очами возникла «драгоценность». Восславить можно ее так:

Нежнейший цвет, что лотос молодой,Прекрасна, будто изумительный цветок.Блеск матовый и ни малейшего изъяна.Напоминает чем-то куриное яйцо,С которого только-только содрали скорлупу.

Средь этой мягкости и теплотыЕсть углубление, похожее на щелку,Которую имеет «Долголетья персик»,Что извлекли из глиняной бадьи для сушки.Кажется, лишь стоит щелкнуть иль подуть,И кожа тотчас лопнет, брызнет кровь.Как можно говорить о батогах

Или других снастях для казни?!Нет-нет, ей их никак не пережить!Нефрит и жемчуг разрушатся тотчас.Но заметим к слову, что стражи,Которые вершили казнь,Как оказалось, любили тоже «южный ветер»,

А потому, окаменев, столбом стоялиИ побоялись руки в ход пустить.И даже сам «судья чистейший»Также был любителем дверей удобных,Поэтому, хотя все виделиИ гнев и ярость на его лице,Он при виде удивительного чуда

Проникся состраданием к Жуйлану.

Правителю сразу стало ясно, что нежнейшая плоть юноши не выдержит жестоких испытаний батогами. Чиновник был готов простить ему проступок, но при таком количестве людей он сделать это все же не решался. Что до экзекуторов, то они, схватившись за бамбуковые палки, бить юношу тоже не посмели и мялись, ожидая особого приказа: глядишь, помилует начальник. Однако такого приказа так и не последовало. С громким воплем они взметнули батоги над головой и вдруг… Сюй Цзифан, бросившись вперед, прикрыл юношу своим телом.

— Это я погубил его! — воскликнул он. — Значит, я и должен понести наказание!

Поначалу, как мы знаем, присутствующие в суде, судача о поступках двух друзей, считали, что Сюю сильно в жизни повезло, и строили всякие (понятно, ошибочные) догадки. Сейчас, увидев, как он прикрыл собой Жуйлана, все поняли, что Сюй Цзифан прилюдно признается в горячих и честных чувствах. Это вызвало у всех бурный взрыв восторга. Раздались приветственные крики, послышались хлопки.

— Господин судья! — кто-то крикнул. — В присутствии негоже судить людей за «деяния Лунъяна». Такого никто не видывал у нас!

Правитель рассердился, услышав эти крики, и в гневе вскочил с места.

— Если ты так ведешь себя в присутствии, значит в обычной жизни твоим бесстыдствам нет границ! — бросил он Цзифану. — Я должен доложить о недостойном поведении твоем инспектору училищ, попросить его пресечь твою дальнейшую ученую карьеру. Ну, а покуда никто не помешает мне отвесить тебе батогов!