Книга двух путей

Я не знаю, как начать свое письмо. «Здравствуй» выглядит слишком формально, а «Помнишь меня?» – слишком смешно. А кроме того, ты помнишь меня, потому что я помню тебя. И это никогда не подвергалось сомнению. Гораздо сложнее было понять, сможем ли мы когда-нибудь забыть.

Представляю, какой это шок для тебя получить мое письмо. Ведь прошло столько лет. Возможно, с моей стороны слишком самонадеянно считать, что ты обрадуешься привету из прошлого. Возможно, ты, в отличие от меня, не вспоминаешь былое и не цепляешься за него. И вот теперь, когда я приняла решение начать этот разговор – собственно, односторонний, – я отчаянно пытаюсь понять, что именно собираюсь тебе сказать.

Полагаю, мне следует начать так: «Нет, я не думала о тебе каждый божий день». Но, с другой стороны, я не переставала думать о тебе. И когда я вспоминаю тебя, эти воспоминания нельзя назвать туманными или утешительными. Они кровоточат, как след от разящего меча. Бывают секунды, когда я выбрасываю тебя из головы, но уже через минуту твой образ так ярко вспыхивает в душе, что все мои мысли только о тебе.

Вот видишь, даже после стольких лет у меня от этих мыслей замирает сердце.

Вот как умирает тело: это очень умный процесс, и поначалу он щадит сердце, легкие, мозг. Он начинает с менее важных органов. Первым выходит из строя периферическое кровоснабжение, кровь плохо поступает к рукам и ногам. А если нажать на ногтевую пластину, цвет не возвращается. Почки отказываются работать. Кишечник не функционирует. Кровяное давление резко падает. Частота сердцебиения увеличивается. Температура тела понижается. Дыхание становится затрудненным. А потом вы теряете сознание.

В организме Вин уже идет активный процесс распада. По ее просьбе я провожу с ней все больше времени. В некоторые дни мы вообще не разговариваем, в другие она ведет себя вполне адекватно. Когда у нее хватает сил, мы пишем письмо. Поскольку она не может держать ручку, я пишу за Вин маленькими печатными буквами на обороте картины. В середине предложения Вин иногда останавливается и впадает в беспамятство на несколько секунд, несколько часов.

Перед тем как умерла моя мама, я старалась постоянно прикасаться к ней, словно тем самым могла сохранить ее связь с этим миром, даже когда она была в бессознательном состоянии. Я держала маму за руку. Растирала предплечья. Ложилась рядом, свернувшись калачиком. Я делала это, так как понимала: когда мама умрет и тело увезут служащие похоронного бюро, у меня больше не будет возможности снова дотронуться до нее.

Я провожу столько времени у постели Вин, что, когда ночью возвращаюсь домой, мои домашние уже видят десятый сон. Но я всегда прокрадываюсь на цыпочках в спальню Мерит, чтобы поцеловать ее в лоб. После чего я скидываю одежду в ванной и ложусь в постель возле Брайана.

После ссоры из-за Уайетта между нами установился хрупкий мир. Впрочем, я не знаю, чем это обусловлено: то ли тем, что мы мало видимся и хотим максимально использовать редкие минуты вдвоем, то ли тем, что мы не решаемся расковыривать открытую рану. И хотя Брайан крепко спит, я или прижимаюсь к нему, или переплетаю свою руку с его. В этом нет сексуального подтекста, а есть лишь одна безысходность, совсем как тогда, когда умирала мама.

И я задаю себе вопрос: не потому ли я так стремлюсь прикоснуться к Брайану, что твердо знаю: мое время с ним тоже подходит к концу?