Книга двух путей

Прилетев в Англию, я понимаю, что потеряла день. Я поднялась на борт самолета рано утром, но к тому моменту, как самолет приземляется в Лондоне, солнце уже садится, на дорогах плотный поток транспорта, люди возвращаются с работы. Свет фар превращается в сияющую змею, похожую на бенгальские огни, которыми Мерит размахивала, чтобы я могла отыскать ее в темноте по тянущемуся за ней огненному следу.

Мерит.

Автобус высаживает меня в центре Ричмонда. У меня есть адрес Тана Бернара – спасибо Интернету, – но я слишком поздно понимаю, что в моем сотовом нет международного роуминга. Итак, я захожу в паб, где компания мужчин и женщин, похожих на офисных работников, пьет пиво и угадывает ответы на вопросы викторины на экране телевизора за барной стойкой. Заказав эль и пирог с мясом, я спрашиваю, как найти нужный адрес.

У меня такое чувство, будто я оказалась в другой временно́й шкале. Будто эта версия Дон вполне могла бы стать своей в буйной толпе гуляк и тоже пыталась бы вспомнить имена главных героев сериала «Трое – это компания». Я вполне могла бы переехать сюда после аспирантуры и преподавать в Кембридже. За исключением того, что другая я не стала бы сидеть на табурете в пабе, ощущая зияющую пустоту там, где некогда находились нравственные принципы.

– Еще одну, дорогуша? – спрашивает бармен, кивая на мой пустой стакан.

Конечно, я могла бы сидеть здесь всю ночь, оттягивая неизбежное. Но завтра утром у меня обратный рейс до Бостона, где придется научиться быть храброй, чтобы разгребать проблемы, которые я создала собственными руками.

Я иду по берегу Темзы, а затем через чудесный парк, где мимо меня проносятся любители бега трусцой, всецело поглощенные музыкой в наушниках. Остановившись, я глажу собаку в бандане с британским флагом. И вот наконец оказываюсь перед таунхаусом, где живет Тан Бернар.

Дом из красного кирпича, с коваными викторианскими воротами. Вытянув шею, я пытаюсь разглядеть здание до третьего этажа. Дом узкий, комнаты не просторные, а явно тесные. Из окон льется желтый свет, похожий на кошачьи глаза.

– Вин, я делаю это ради тебя, – шепчу я.

Письмо может стать началом всего, успокаиваю я себя. В Египте существует множество оригинальных мифов, и, в частности, согласно мемфисскому, Птах с помощью божественных слов сотворил жизнь, а иероглифы стали Вселенной.

Вытащив из сумки свернутую картину, я открываю ворота и поднимаюсь на низкое крыльцо. Здесь нет почтового ящика, лишь узкая щель в двери. Я собираюсь просунуть холст в щель, но мое внимание привлекает какое-то движение. В широком двойном окне справа от двери я вижу женщину с блюдом жареного цыпленка в руках. Женщина ставит блюдо на обеденный стол.

Это могло бы стать другой временно́й шкалой Вин. Она вполне могла бы оказаться здесь, стряпая обед. Созывая домочадцев к столу. Здоровая. Живая.

Женщина очень красивая. Выше, чем Вин, правда, не такая изящная. У женщины сильные плечи, крутые бедра, приятные округлости. Я вижу, как в комнату вбегает мальчик подросткового возраста, хватает с блюда ножку цыпленка и начинает есть. Женщина отчитывает мальчишку, но тот с беспечной ухмылкой садится за стол. К мальчику присоединяется девочка на несколько лет моложе его. Увлеченно печатая что-то в телефоне, она плюхается на стул.

– Я могу вам чем-то помочь?

Развернувшись, я оказываюсь лицом к лицу с Таном Бернаром. Долговязый и тощий, он затянут в яркий спандекс, как заядлый велосипедист. В одной руке у Тана шлем, второй он вытирает вспотевшую лысину. У него легкий акцент, звук «п» в слове «помочь» взлетает ввысь, точно гелиевый шарик. Мысленно я пытаюсь сделать моментальный снимок, чтобы рассказать Вин, но потом вспоминаю, что, скорее всего, ее уже нет в живых.

Впервые за все это время у меня возникает вопрос: порядочно ли со стороны Вин распространять на других собственную неудовлетворенность, точно инфекционное заболевание? Я всецело сосредоточилась на том, чтобы помочь Вин пройти весь цикл, и мне даже в голову не пришло, что тем самым я могу нарушить спокойное течение чьей-то жизни.

– Кажется… я ошиблась адресом, – лепечу я, протискиваясь мимо мужчины к воротам.

Я иду не оглядываясь, сердце колотится как сумасшедшее.

Пройдя четыре квартала, я замедляю шаг. Сажусь на поребрик и пытаюсь отдышаться. Звезды на небе укоризненно щурятся на меня.

Я не могу этого сделать.

Не могу меньше чем за двадцать четыре часа разрушить сразу две семьи.

Я снова прохожу мимо викторианских ворот, прячась в складках темноты. Тан Бернар и члены его семьи за столом с обглоданным цыпленком и вылизанной тарелкой из-под пюре ведут разговор, который я, естественно, не слышу.

Но в любом случае это не моя история и не мне ее заканчивать.