В последний раз я видела мумию в египетском некрополе Туна-эль-Гебель, где находилась гробница богатой девушки по имени Исидора, жившей во II веке н. э. при римском владычестве. Она влюбилась в воина из Антинополя на восточном берегу Нила, но отец не одобрил выбора дочери. Тогда девушка решила бежать из дому, чтобы воссоединиться с любимым, но лодка, на которой она переплывала Нил, перевернулась, и беглянка утонула. В Древнем Египте любой, кто утонет в Ниле, автоматически становился
Теперь мумия Исидоры хранится в стеклянной витрине. Помню гладкий просмоленный шар ее черепа, черную дыру разинутого рта, блестящие зубы, проваленный нос. Узкую шею, видневшуюся из-под белой простыни, которой от ключиц до щиколоток было накрыто тело. И торчащие пальцы ног.
Ту гробницу мы осматривали вместе с Уайеттом.
Я трясу головой, чтобы выкинуть оттуда это имя.
– Древние египтяне бальзамировали покойников не только для того, чтобы они хорошо выглядели. Это был способ сохранить Хет – тело. Для достижения вечной жизни тело египтянина – вместилище души – должно было храниться вечно. Что отражало путь бога солнца Ра, который каждую ночь становился одним целым с телом Осириса, а каждое утро вновь возрождался.
– А как египтяне делали мумии?
– Жрецы удаляли внутренние органы, которые затем помещали в канопы, ритуальные сосуды, захораниваемые вместе с телом. Крышки каноп украшали головами охранявших их богов: Кебехсенуф, с головой сокола, охранял кишечник; Хапи, с головой павиана, – легкие; Амсет, с человеческой головой, – печень; Дуамутеф, с головой шакала, – желудок. Мозг вынимали через ноздри. Сердце оставляли на месте, поскольку древние египтяне считали его вместилищем личности и интеллекта. Затем тело обрабатывали натроном – специальной солью из высохших озер пустыни – и набивали льном, после чего заворачивали в льняные бинты общей длиной до сотни ярдов. Иногда в тело закладывали амулеты, молитвы и заклинания, а иногда их писали на бинтах. Бинты пропитывали смолой и снова обматывали ими тело, последний слой служил саваном. Вся процедура занимала семьдесят дней.
– Чтобы тело высохло?
– Да. Но в том числе и из-за звезды Сотис, которая за это время исчезала с небосклона и появлялась вновь уже во время ежегодного разлива Нила. Тут вам и смерть, и возрождение. Затем sem-жрец – как правило, старший сын – совершал церемонию «открытия рта», чтобы умерший мог есть, пить, говорить и заниматься сексом в загробной жизни. Мумию укладывали в саркофаг или несколько саркофагов, после чего погребальную камеру запечатывали. И так было до того, как археологи тысячи лет спустя решили поместить мумии в музеи.
Зал мумий в Каирском музее пользуется наибольшей популярностью. Здесь выставлены мумии множества фараонов: от Рамсеса II до женщины-фараона Хатшепсут и Сети I, который выглядит настолько живым, словно только что прилег вздремнуть. Там есть мумия погибшего в бою фараона, с раной над глазом размером с лезвие топора иноземного воина. От этого потока туристов, любопытствующих зевак, меня всегда бросало в дрожь.
– Исследование египетских гробниц, – продолжаю я, – имело огромное значение для увековечивания памяти погребенных. Но древние египтяне вовсе не собирались выставлять на обозрение потомков свои мумифицированные тела. Это ведь все очень личное.
Закончив рассказ, я обнаруживаю, что Вин с неподдельным интересом прислушивается к моей обличительной речи.
– А что было раньше? Смерть или Египет?
– Что? – удивленно моргаю я.
– Это твое увлечение, – осторожно говорит она.
– Мое – что? – переспрашиваю я.
– Твое увлечение. Египтом. То, что заставляло твое сердце биться быстрее. Для меня это было искусство. – Вин откидывается на спинку дивана. – Ты знаешь, кто такая Марина Абрамович? – (Я качаю головой.) – Звезда мирового перформанса. Она и ее партнер Улай творили вместе. В ходе одного из перформансов они, обнаженные, бежали навстречу друг другу, чтобы столкнуться. А еще заплели волосы в одну косу и семнадцать часов просидели вот так, спиной друг к другу. В тысяча девятьсот семьдесят седьмом году они, соединив рты специальным устройством, двадцать минут вдыхали выдохи друг друга, пока не потеряли сознание. В тысяча девятьсот восьмидесятые, когда я изучала историю искусства, они устроили перформанс, во время которого сидели напротив друг друга и семь часов молча смотрели в глаза партнера.
– Никогда не понимала, почему это считается искусством.
Вин поднимает брови.