Книга двух путей

– Формально… – Я знаю, что Уайетт думает о том же, что и я: о другой находке, о другом инспекторе, о правилах, которые были нарушены.

– А тебе удалось что-то обнаружить среди мусора? – спрашиваю я.

– Нет, – лучезарно улыбается Уайетт.

Земля и песок из шахты просеиваются рабочими на случай, если там окажется потерянный амулет, или выброшенный ошейник с цветочным рисунком, или осколки ушебти. Чем меньше погребальных предметов обнаруживается при расчистке захоронения, тем больше вероятность сохранности гробницы, то есть того, что саркофаг с мумией не пострадали от рук грабителей.

– Уайетт, – тихо говорю я, – это…

– Чертовски потрясающе! Знаю.

Представив, насколько поднимется его научный рейтинг, если открытие действительно состоится, я прислушиваюсь к своему внутреннему голосу в ожидании острого приступа зависти. Но нет. Ведь я сама выбрала другую жизнь.

Уайетт смотрит так, словно я кроссворд, который он не может разгадать, хотя у него уже есть все ключи. Я бросаю взгляд в сторону гробницы, где местные мужчины передают по цепочке корзины с вычерпанным песком: белые галабеи, точно паруса флотилии, пересекающей океан.

– А знаешь… – задумчиво произносит Уайетт, – для всех, кроме меня, главная загадка – это мумия, лежащая под землей на глубине восемнадцать футов. А не женщина, появившаяся в Египте пятнадцать лет спустя.

– Мне, пожалуй, пора вернуться к работе.

– Нет. – Это «нет» обрушивается, точно камнепад. Уайетт снимает шляпу и ухмыляется. – Я хочу сказать, что замолвлю за тебя словечко твоему боссу.

Не совсем понимая, чего он хочет, я опускаюсь на землю, неловко поджав под себя ноги. Уайетт сидит на складном стуле с таким видом, будто он здесь учитель, а я дошколенок.

– Думаю, это отличается от твоего обычного рабочего дня.

– И да и нет, – отвечаю я. – Отличается, конечно, но не настолько. Смысл всего этого… – Я показываю на скалу, в которой вырублена гробница. – Приготовиться к хорошей смерти, да?

– Трудно представить, что это стало надомным производством.

– Почему? – спрашиваю я. – Подумай о всех тех людях, что участвовали в строительстве этой гробницы.

– Ну а ты создаешь гробницы двадцать первого века. Но не каменные.

– Ага. Полагаю, они сделаны из историй, разговоров, методов релаксации, завещаний. Некрологов. Паролей соцсетей. А ты знаешь, что можно поручить специально обученному человеку закрыть после твоей смерти аккаунты в соцсетях, чтобы прекратить рассылку напоминаний о твоем дне рождения?

– Вот потому-то меня и нет в Facebook.

– Я заметила, – говорю я и тут же закрываю рот рукой, пытаясь запихнуть слова обратно.

Уголки губ Уайетта приподнимаются в едва заметной улыбке.

– Да неужели? – шепчет он.

– Все знают, как умирать, – пожимаю я плечами. – Но поддержка никогда не бывает лишней.

Уайетт снова устремляет взгляд в сторону гробницы:

– Позволь взять на себя роль адвоката дьявола. Тебе не нужен коуч смерти…

– Доула.

– Ну ладно, пусть будет доула. Чтобы достичь вечного блаженства, доула смерти нужна не больше, чем выдолбленные в камне гробницы. Если тексты, начертанные на гробнице, были тебе не по карману, ты мог позаимствовать папирус. Я обнаружил на кладбищах времен Среднего царства возле бедняцких могил, представлявших собой вырытые в земле ямы, десятки «домов души». Это и маленькие модели дома, и сосуды для даров, возможно с луковицей или краюхой хлеба. Весь смысл в том, что каждый может достичь загробной жизни. Единственное, что для этого нужно, – быть добродетельным.

– За четыре тысячи лет ничего не изменилось. Чтобы заслужить хорошую смерть, нужно прожить хорошую жизнь.

– Итак, Олив? – спрашивает Уайетт. – А как насчет тебя?

Мой рот словно забит пеплом.

– Хочется верить, что я еще в процессе. Пока тебя кто-то помнит, можно считать, что еще не умер. – Мой голос звучит вполне беззаботно.

Я мысленно перебираю имена в календаре своего телефона – телефона, который здесь не работает. Поминальная молитва, которую я каждый день повторяю, вспоминая мельчайшие детали жизни своих умерших подопечных: ее идеальный французский маникюр, его коллекцию иностранных марок, ее любимую таксу, для которой она шила галстуки-бабочки.

– Джехутинахт, вероятно, начал строительство этой гробницы, став номархом, – говорит Уайетт. – Ему крупно повезло, что гробница оказалась готова к тому моменту, когда он испустил дух.

– Любой исходный момент – это уже начало конца, – замечаю я. – Напоминает печенье с предсказанием судьбы.

– Ты всегда умела видеть картину в целом.

– Уайетт Армстронг, это что, комплимент?

Уайетт хлопает шляпой по бедру. Между нами поднимается столб пыли.

– Ты была права. Относительно того, что саркофаг есть микрокосм вселенной.

– Да, мне известно, что ты наконец это понял. Я прочла твою диссертацию. – Наклонившись, я поднимаю с земли камешек. – А слабо́ ради меня высечь эти слова на камне?

– Много лет назад ты говорила, что это лишь вершина айсберга. – Уайетт встает и со смехом протягивает мне руку. – Конечно, сейчас нелепо думать о подобных вещах. Но интересно, как бы все обернулось, если бы мы с тобой тогда были партнерами, а не противниками?