Книга двух путей

– Да. – Вин нервно сглатывает. – Можешь себе представить, каково мне пришлось?! Арло три недели провел в палате интенсивной терапии, и я навещала его каждый день. Каждый божий день! Никто не любил Арло сильнее, чем я. – Она наклоняется вперед, упершись локтями в колени. – Ничего не работало. Ни система поощрений, ни тайм-ауты, ни даже – мне стыдно в этом признаться – порка. Я стала убеждать себя, что моего мальчика унесли злые феи, временно оставив вместо него… странное существо. Знаю, это нелепо. Но так было легче, чем признаваться в том, что иногда я проклинала тот день, когда Арло появился на свет. Какая мать посмеет в этом признаться и после этого будет называть себя матерью?!

И вот в один прекрасный день наш педиатр посоветовал мне попробовать холдинг-терапию. Метод весьма спорный. Проводились специальные конференции для тренинга родителей с такими особенными детьми, но нам это было не по средствам. Поэтому я читала книги и пыталась все сделать сама. Каждый раз, когда у Арло случался нервный срыв, я или Феликс держали его. Я часами держала его, очень крепко. Терапия заключалась в том, что Арло мог орать, вопить, обзываться, говорить ужасные вещи, но через два часа он должен был посмотреть мне в глаза. Вот и все. И тогда я отпускала его. Это работало. Пока он не вырос, и я уже не могла его удержать. – Лицо Вин вдруг озаряется внутренним светом. – Когда у Арло случались плохие дни, он приходил ко мне. Представляешь? Для него я не была врагом. Мы сражались плечом к плечу. Я стала для Арло безопасным местом. А потом все изменилось. – Вин крепко сжимает сплетенные руки. – Не знаю, когда он впервые это попробовал. И кто ему это дал. В то время это стоило недорого, а под кайфом он был счастлив. – Вин смотрит на меня. – Он снова смеялся. Постоянно.

Я знаю, какими ужасными могут быть последствия различных зависимостей. У меня в хосписе был пациент с наклеенным на тело обезболивающим фентаниловым пластырем, который внук больного, содрав, вымочил в алкоголе, чтобы принять наркотик. И даже сейчас, если в доме умершего клиента я нахожу опиоиды, то уничтожаю их, смешав с кошачьим туалетом или с моющими средствами.

– Итак, я умолила Арло лечь в клинику для наркозависимых. Он лег, и у него случился рецидив. Умер от передозировки за шесть дней до своего шестнадцатилетия. – Вин закрывает лицо руками. – И это моя вина, потому что я не смогла удержать.

– Нет, Вин, ты не можешь винить себя за то, что он оказался в отделении интенсивной терапии, и ты не была для него источником гнева. У тебя нет доказательств. И ты определенно не можешь обвинять себя за то, что не сумела спасти сына.

– Я молилась, чтобы Арло избавился от страданий, – тусклым голосом произносит Вин. – И он избавился. – Вин внезапно встает, слегка покачиваясь. – Хочу кое-что тебе показать.

Вскочив на ноги, я поспешно подхватываю ее. Поднявшись по лестнице, она останавливается перед антикварным письменным столом, чтобы достать из ящика ключ старого образца на желтой ленточке, а затем ведет меня к запертой двери в конце коридора.

Комната маленькая, восьмиугольная – отгороженная часть башенки викторианского дома. Тяжелые бархатные портьеры создают полумрак. Вин подходит к окну и рывком раздвигает портьеры. Пылинки, словно по волшебству, начинают свой причудливый танец в затхлом воздухе. Вин раздвигает портьеры еще на двух окнах, и закупоренное помещение заливает солнечный свет.

Из всей обстановки здесь только табурет и приземистый столик, заляпанный краской. Пустой мольберт.

Вдоль стен сложены штабелем десятки картин, в основном лицевой стороной внутрь; на задниках отчетливо видны отпечатки пальцев, словно призывающие перевернуть холсты. Но некоторые из них смело смотрят мне в глаза.

Присев на корточки, я внимательно изучаю одну из картин. На ней изображен загорелый мальчик с нимбом абсолютно белых волос. В руках у мальчика одуванчик с такой же белоснежной шапкой семян. Техника исполнения чем-то напоминает живописную манеру импрессионистов, картины которых мы видели в Музее изящных искусств Бостона: размытая, длинными мазками, цвет подчеркивает объект, но края смазаны. Линии волнистые, зыбкие, в некоторых местах краска наложена так густо, что хочется отойти подальше, чтобы лучше рассмотреть картину. Именно так, должно быть, выглядит мир, если вы камнем идете на дно пруда и пытаетесь сквозь воду разглядеть солнце. На такие картины нельзя смотреть вблизи. Нужно отступить и попытаться прочувствовать их.

Это не просто портрет Арло. Нет, это запечатленное на холсте желание, буквально за секунду до того, как вы его загадали. За секунду до того, как вы рискуете разочароваться.

Я рассматриваю картины. Очень много портретов Арло. Без сомнения, это любимая тема Вин. А еще там есть эскиз мужских рук, скорее всего рук Феликса, и пейзаж, вероятно написанный в штате Мэн. Мою душу переполняет скорбь, и не только по ушедшему в мир иной Арло, но и по растраченному впустую таланту Вин. По всем прекрасным моментам жизни, превращающимся в тлен в запертой комнате.