Книга двух путей

Если у меня и были надежды провести эту ночь с ним, то они моментально растаяли. Слова Брайана точно обоюдоострый меч посреди кровати, разрезающий простыни на длинные полосы. Я беру подушку и ухожу спать в кабинет.

Сцена из супружеской жизни:

Брайан (входит на кухню): Я проспал.

Дон: Я сварила кофе.

Брайан: Прошлой ночью…

Дон: Я точно не знаю, когда сегодня вернусь домой.

(Брайан наливает кофе в дорожную термокружку.)

Брайан: Если Мерит…

Дон: Сегодня она не поедет в лагерь. И вообще больше туда ни ногой.

(Барабанная дробь.)

Брайан: Я куплю что-нибудь на обед.

(Он уходит.)

(Конец сцены.)

Вещи, которые нельзя делать в доме у умирающего.

Нельзя говорить о том, что у вас умерла тетя, бабушка или собака. Вы здесь не для этого, и больной человек не должен вас утешать; все следует сделать ровно наоборот. Существуют концентрические окружности скорби: в центре всегда находится пациент, следующая окружность – это тот, кто за ним ухаживает, затем идут дети, за ними – близкие друзья и так далее. А теперь определите, в какой окружности находитесь вы. Если вы заглядываете в центр концентрических окружностей, то даете утешение. Если выглядываете из центра, получаете утешение.

Никогда не прибегайте ко лжи во спасение: Ты непременно победишь рак! Самое главное – это позитивный настрой! Ты явно окреп! Этим вы никого не обманете.

Не стоит изображать жизнерадостность. Грустить у постели умирающего нормально. Пациент подпустил вас совсем близко в столь зыбкое время, а значит, это и есть тот момент благодати, который вы можете с ним разделить.

Не думайте, что вам следует обсуждать с пациентом его болезнь. Больной иногда нуждается в передышке. А вопрос прямо в лоб – хочет пациент поговорить о своем самочувствии или не хочет – будет означать, что вы контролируете его именно тогда, когда ему, собственно, выбирать не приходится.

Не бойтесь тишины. Иногда даже полезно помолчать.

Не забывайте: никто не знает, о чем говорить с умирающими. И все боятся ляпнуть что-нибудь лишнее. Гораздо важнее просто находиться рядом с ними, чем делать то, что считается правильным.

Мои отношения с Вин достигли той стадии, когда мы можем просто сидеть молча под тихое мурлыканье радио или под невнятное бормотание телевизора. Это важная часть процесса. Я знаю, что Вин сейчас уходит в воспоминания, перебирая их, как драгоценности. Ну а я пытаюсь собрать воедино все, что Вин поведала прошлым вечером, и решить для себя, каким путем лучше идти вперед, лавируя между отвагой и комфортом.

Вин думает о том, как ей умереть, а я – о том, как мне жить.

У Вин сегодня плохой день. Она не хочет есть. И впервые за все это время даже не пытается встать с постели. В процессе умирания существует переломный момент, который буквально сбивает с ног. Вы знаете свой диагноз, знаете, что тело отказывается вам служить, но однажды утром просыпаетесь и понимаете, что могли вообще не проснуться. Вы понимаете, что перед вами занавес, за который никому не дано заглянуть; вы буквально касаетесь его кончиками пальцев ног, и нет возможности повернуть назад.

Вин откашливается, и я сразу предлагаю ей стакан воды с соломинкой для питья. Сделав пару глотков, Вин смачивает губы:

– Скажи, какое самое странное пожелание встречалось в твоей практике.

– Превратить прах в алмазы. Есть такая компания «ЛайфГем», которая на этом специализируется.

– Ну конечно есть, – бормочет Вин.

– Вдова моего клиента носила такой алмаз до самой смерти, и похоронили ее с этим кулоном. – Я внимательно смотрю на Вин. – А почему ты спрашиваешь? Хочешь заказать для Феликса подобное ювелирное украшение?

– Уж лучше надень на меня власяницу. – Вин сегодня какая-то вялая, уставшая.

– Может, тебе стоит хотя бы ненадолго закрыть глаза, – предлагаю я.

– Если я закрою глаза, то, боюсь, уже их не открою.

– И ты из-за этого переживаешь?

– А что, не должна? – Вин поднимает брови. – Я бы не отказалась хотя бы одним глазком увидеть, что меня ждет. Все лучше, чем липкий страх, приправленный черт знает чем.

– В том, что касается смерти, люди боятся самых разных вещей. Боли. Неоконченных дел. Расставания с родными. Люди реально испытывают страх упустить что-то важное, когда мир будет двигаться вперед, но ты этого уже не увидишь.

– Даже не знаю, хорошо это или плохо, что я пропущу выборы президента в две тысячи двадцатом году.

– Возможно, это зависит от того, кто победит, – с легкой улыбкой отвечаю я.

– Неведение. Вот что убивает больше всего, – шепчет Вин. – Ну да, неведение и рак. Я уже смирилась со смертью. Правда смирилась. Но я не хочу умереть неправильно. Наверное, это звучит нелепо? Я просто хочу знать, что со мной будет. Как я узнаю, что мой час пробил?