Книга Лазури

— У меня не получится достать ее сейчас, Суигинто, — тихо сказал я, словно извиняясь, — но я могу дать тебе сон. Глубокий, спокойный, в котором не будет места золоту проклятой звезды.

— Сделай это, — ответила она неожиданно спокойно. — Отец сумеет разбудить меня в срок.

— Нет, — серебро возвращалось в меня, наполняя уверенностью, — так долго ждать не придется. Я отыщу того, кто понимает в Розах больше и… сдержу слово.

— Глупый человек. Что он попросит взамен? Не ходи к нему, слышишь? Я слышу… — она вдруг взглянула куда-то в сторону, — слышу, как ликует его сердце. Не стоит…

— Я подумаю, Суигинто. Мы подумаем. А теперь спи.

И серебро снова коснулось ее, но уже иначе. Теплотой и нежностью кровати ребенка, осенней усталостью, которую приносят на серых крыльях дожди, липкой паутинкой склеивающихся век после долгого недосыпания, утренним покоем и сладостью рассветных часов, когда сон кажется таким долгим и в то же время столь мимолетным… Я вспоминал мягкую нежность мелодий и тепло солнца, которое порой способно усыплять не хуже призрачного лунного света, отдавал память о узорах звездного неба и шуме прибоя, который порой слышен в завитках ракушек, дарил призрачное мерцание медуз на ночном побережье и шепот кружащейся желтой листвы, пляшущей над осенними улицами, песни ветров в зимние ночи, когда тонкие пластины стекла отделяют тебя от наружной стужи, а тепло дома клонит в дрему, треском дерева и взлетающими кверху искорками… отдавал, пока не почувствовал — свершилось.

Она спала на моих руках, словно невинное дитя, сжимая в ладонях таинственный светоч, который, кажется, утих вместе с ней. Я держал ее, вглядываясь в подсвеченное золотом лицо, пока на плечо мне не легла рука Соу.

— Пойдем, мастер. Теперь и я слышу то, о чем она говорила. А скоро услышите и вы.

Мегу приняла драгоценную ношу бережно, чтобы неосторожным движением не разбудить убаюканную моим колдовством Первую. Соусейсеки прислушивалась к чему-то, но понять, к чему именно, пока не удавалось. Мы с Мегу переглянулись и…

Словно легкий ветерок пронесся по неподвижному воздуху полутемного зала. Прохладное дуновение коснулось лица, потерялось среди колонн, но спустя мгновение вернулось, став сильнее. По коже вдруг пробежали мурашки, хотя я вовсе не замерз — и плетения вдруг отозвались тяжелым напряжением, какое иногда чувствуется даже в здоровых зубах перед визитом к стоматологу.

— Уходим, мастер. Скоро прислушиваться не придется.

— Что это, Соу?

— Ты не узнаешь? Когда-то подобным образом ты звал меня в свой сон.

— Неужели…

— Да, он тоже научился петь миру. Что тут такого? Ради этого он ведь и затеял всю эту историю с мангой.

— И мы сможем найти его?

— Несомненно. Идем же!

— И она распахнула тяжелые двери — прямо на ветвь Дерева Снов.

Ветер становился все сильнее и я был рад, что нам не нужно идти против него. Мерцающие шары снов дрожали, откликаясь на неслышимый призыв, с их поверхности срывались клочки тумана, уносимые прочь, к пока еще далекому центру зарождающейся бури.

— Соу, мы еще далеко? — обеспокоенно спросил я, глядя на Мегу, которой приходилось сложнее всего.

— Мы не дошли даже до границ его песни. Настоящая буря дальше — и скорее всего, добраться до ее источника пешком не получится.

— Думаешь, есть другие способы?

— Просто отдаться на волю ветра.

Соу поспешила вперед, и оставалось лишь следовать за ней — вряд ли ветер уже отпустил бы нас из этой ловушки.

А потом мы услышали ее.

Мелодию Анжея.

Она заставляла Дерево дрожать, словно поступь великана, а затем взмывала вверх многоголосой птичьей стаей, она неторопливо нарастала, чтобы разбиться жалобным плачем, она обволакивала плавной, томительной нежностью, чтобы вдруг вознести к небесам — или обрушить в бездну.

Сны трепетали, изгибая прозрачные стены под ее напором, и точно так же рвалось и трепетало что-то в груди — но в отличие от снов Дерево не держало меня. Кажется, на моих спутниц мелодия действовала так же — мы уже не шли навстречу зову и даже не бежали, а неслись… или он нес нас.

Сложно сказать, насколько чудесно и страшно было слышать все это, но когда я увидел сияющую сферу, окутанную подсвеченными фиолетовым, розовым и голубым потоками эфемерного пара, что свивались спиралями и воронками уходили вглубь, оставалось лишь признать — искусство ученика Розена, несомненно, превосходило мое во много раз.

Очередные аккорды сорвали нас с качающейся ветви, словно засохшие листья, и понесли туда, где старый юноша совершал чудо.

У самых стен сияющего яйца, где скрылся Анжей, напряжение стано нестерпимым. Силы, сворачивающиеся здесь в тугой клубок, трепали нас, словно лоскуты на плаще нищего, но все же не приняли в свой созидающий водоворот. Мы были втянуты внутрь и отброшены в сторону, как ненужный материал.