Книга, обманувшая мир

А вот пишет известный на Западе, давно у меня вызывающий большие сомнения славист Жорж Нива («Ушел борец»; с фр.)\

«У Солженицына присутствуют иногда и откровенно озлобленные выпады. Порой удивляют противоречия. Можно с помощью избранных цитат выставить его ограниченным человеком. Но это было бы совершенно неправильно и мелочно. Это значило бы позабыть значительность его творчества, его восторг борца за Добро и Истину, его открытость к диалогу между людьми, познавшими свободу в тюрьме. Это значило бы позабыть, что он подарил нам роман “В круге первом” — шедевр, достойный античности» («Континент», 2008, N» 3).

В том же номере «Континента» очень выразительный — к сожалению, можно сказать, и столь же характерный — пример: Игорь Виноградов, который в 60-е гг. был новомирцем; его философская статья о «Герое нашего времени» Лермонтова стала на моих уроках одним из центральных звеньев анализа романа; с той поры его тексты — всё более и более разочаровывающие·, покатился вниз — и вот докатился:

вошел в ряды пухнущего на глазах так называемого «религиозного литературоведения», обсуждающего и осуждающего писателей с позиций православной церкви (их обширный том о «Братьях Карамазовых», как пишет критик «Нового мира» Рената Гальцева, вовсю «поправляет» и «исправляет» недостаточно, видите ли, для них «церковного» Ф. М. Достоевского).

И. Виноградов был главным редактором перебравшегося из Парижа в постсоветскую Москву журнала В. Максимова «Континент».

Из его «Колонки редактора»:

«Да, Солженицын мог и заблуждаться, мог делать и неверные шаги, мог высказывать очень спорные мысли.

Но вот чего никогда не было и не могло быть в любых его высказываниях и поступках — это не то что перевеса, но, в сущности, даже и сколько-нибудь весомого присутствия каких-либо иных, посторонних его служению мотивов. При всей зэковской его осторожности, закрытости, умении затаиться, замаскироваться, в нем никогда не было и не могло быть ни малейшего двоемыслия, лукавства и неискренности во всем, что он говорил и делал… Он нес своё призвание вестника истины, защитника жизни и меча Божия против всяческого зла и неправды.

Вот почему с ним невозможно хоть сколько-нибудь серьезно спорить ни с каких иных позиций, кроме тех, с которыми всегда выступает он сам. Только так — честно и открыто. Если хватит силенок. Никакое “разоблачение” тут не пройдет. Оно всегда и заранее обречено на полный провал. Любая попытка вычитать у Солженицына не то, что он сам говорит, а то, что он якобы на самом деле думает и чувствует, неминуемо всегда оборачивалась и будет оборачиваться не его

унижением, а лишь самодискредитацией того, кто на это отваживается. Не очень лестным обнаружением как не слишком завидного уровня его собственной человеческой природы, его человеческого масштаба, так и уровня его интеллектуальных возможностей. Раз уж не способен понять и увидеть то, чего нельзя не увидеть и не понять (подч. мною. — Л. Г.)».

Вишь, куда их занесло! — СТРАЩАЮТ!.. Как сказал Лев Толстой о Леониде Андрееве: «Он пугает — а мне не страшно!»

Да не смешите вы людей, господин Виноградов! Ведь не молодой уже человек, а так надрывается...

Сейчас эти их заклинания да завывания

просто комично-пародийны.

Но, как видишь, и сейчас можно встретить тех интересантов, желающих замуровать тебя, — кто, как говорится, рад бы и рта тебе не дать открыть…

Но общее восприятие за постсоветские годы изменилось настолько, что эти «восторженные» одиноко солируют — хор или замолк, или поёт другие арии.

Либеральная верхушка — ненавидимая мною «образованщина»

[22] — Солженицына на дух не переносит: монархист, шовинист и т. д. и пр.

И мне ли объединяться с ними?..

Вот как им — нынешней «образованщине» — страстно врезал Игорь Дедков в своей последней книге 1995 г.:

«Берегись, прошлое, мы срываем свое зло на тебе. А может, дело обстоит еще хуже: мы выгораживаем себя. Ты, ты виновато, не мы. Но и это не всё: самое худшее — необоримая тяга и страсть соответствовать моменту, в политике, в морали, даже в нравах и вкусах. Объясняют: не моменту, нет, что вы! — новейшему, высочайшему, мировому уровню истины, правды, свободы, демократии, но — вглядитесь, вслушайтесь, — моменту! У коего истина и прочие прекрасные вещи — в подчинении. Сегодняшние ответы столь же расхожи и легки, как и вопросы, они не требуют усилий, их не нужно ждать, они подразумеваются, ими нашпигованы газеты, забит эфир, их декламируют и поют, ими закусывают и запивают, они всегда готовы к массовому употреблению.

Да, да, конечно, всем миром, всем народом сбиты с панталыку, с праведного пути и порчены (коммунистами, евреями, агентами германского штаба, лицами кавказской национальности). Ненужное зачеркнуть» (И. Дедков. «Любить? Ненавидеть? Что еще?..», с. 114).

И: