Книга, обманувшая мир

«Иных бывших придурков» — смотрите, сколько презрения!.. — не к самому ли себе, прокантовавшемуся более двух третей срока в самых что ни на есть придурках?!

Придурки, по Солженицыну, жируют за счет работяг, обворовывают их, объедают:

«Ведь это в угоду Ивану Денисовичу и двум мужикам, его ангелам-хранителям, такая рулада: “Твое сердце щемит, это всё за твой счет. Они выживут в канцеляриях и парикмахерских. А ты — погибнешь. Погибнешь”». (Г. Горчаков, «Послесловие», с. 36).

И хорошо знакомая солженицынская ЛЖА: он всё предлагает и предлагает нам, заблудшим совкам, «жить не по лжи»: то наших детей не пускать в институты — пусть идут в дворники и сторожа; а то — специально для «придурков» — соцреалистическое рацпредложение:

«Откажись поголовно все зэки от придурочных мест — развалилась бы вся цепь эксплуатации, вся лагерная система!» («Архипелаг», ч. 3, гл. 9).

Вот и спросим: а если бы все иваны Денисовичи, заодно с буграми, отказались бы рвать пупки — как отказывались блатные, кавказцы?.. — вот тогда система развалилась бы куда быстрей!

И ему ли, проведшему большую часть своего срока на «Райском острове» (Солженицын) — в шарашке; ему ли, строителю БУРа, упрекать всех и вся и выступать с хлестаковскими призывами да лозунгами!

Реплика Г. Н-а:

«Может, как раз ему — с хлестаковскими лозунгами! Он ведь кругом — Иван Александрович Хлестаков!»

* * *

Когда ты теряешь доверие к слову писателя?..

Мне нелегко определить ту точку, когда я утратила доверие к слову писателя Солженицына. Но точно знаю — это было еще в советские — запретные — времена. И тоже точно: далеко не сразу. Даже разочаровываешься — а всё еще теплится надежда: а вдруг…

Посмотрим, как писатель убивает

доверие к своему слову.

Первый лагерь Г. Н-а — подмосковное Ховрино, в котором он, как и Солженицын в Новом Иерусалиме, тоже пробыл недолго: снова вернули на Лубянку, теперь уже — Малую.

Обычный лагерь — не хуже других, а может, в чем-то и получше.

В «Л-1-105» он приводит «документ» об этом лагере, не называя автора: это отрывок из «Архипелага», часть 3-я, глава 4-я. Назван тот же начальник лагеря Мамулов, что был и при Г. Н-е, но сам лагерь — абсолютно неузнаваемый!

Такого Ховрина Г. Н. не только в Ховрине не видел — даже на страшной Сопке, о которой у зеков колымских особлагов была такая поговорка: «Кто на Сопке не бывал — тот Колымы не видал», — даже там!..

В солженицынском Ховрине всюду тюремный порядок — ночью и телогрейкой не накроешься: «таких будили»; «ни одно наказание не проходило, если он (Мамулов. — Л. Г.) не выбивал крови из носа»; «ночные набеги надзора на женские бараки»; некий начальник в ночную смену: «если видел, что кто-то спал, с размаху метал в него железной болванкой» и т. д. — такие вот сказочки-ужастики…

Или еще пример: кум внушает зеку:

«Семей изменников (уже усиливает он голосом) мы не оставляем жить в здоровой советской среде» («Архипелаг», ч. 3, гл. 12).

А в книге Сараскиной Солженицын так отвечает на вопрос журналиста на пресс-конференции в Мадриде (год 1976):

«Безопаснее было при Александре II хранить динамит, чем при Сталине приютить сироту врага народа» (Сараскина, с. 96).

Точно по поговорке: ради красного словца не пожалеет и отца — так Солженицын не пожалел моего отца: старший сын в семье, он поставил на ноги и жизнеустроил своих младших — после ареста его и нашей матери младшие и взяли нас с сестрой.

Детей «врагов народа» можно было взять, — раз брали! — да и не только родственникам: подругу моей сестры Лину Эпштейн взяла их домработница; знала я, что и знакомые «врагов» брали к себе их детей.

А в постсоветское время, когда публиковалось кое-что из архивов, прочли подписанную Ежовым инструкцию: не препятствовать, но поощрять, чтобы брали «детей». При этом — не упускать их из поля зрения: следить (это и ежу понятно — не только Ежову).

Или вроде как бы замечание вскользь:

«Г. Серебрякова[20] свою лагерную биографию сообщает осторожным пунктиром[21]. Говорят, есть тяжелые свидетельницы против неё. Я не имел возможности это проверить» («Архипелаг», ч. З, гл. 11).

И сколько же подобных лжей, а точнее, параш — и не счесть, да, по-моему, на каждой странице, а то и на всю страницу! — рассыпано по всему солженицынскому «Архипелагу»…

Надо признаться, что на его кунштюки нарывалась я, читатель, довольно рано. И хорошо помню, что ни на минуту не поверила в его «смертельный» рак, а позднейшие обширные «сведения» — о «чуде» его спасения — просто пропускала мимо глаз — чтоб не раздражаться.

* * *

Историк В. Чубинский писал о фундаментальном свойстве советской историографии: