Книга отзывов и предисловий

В эту книгу вошли стихи Андрея Гришаева, написанные за несколько лет, и она производит сильное, неожиданное впечатление. Можно, не отменяя предыдущих эпитетов, добавить еще один – «сумбурное», но сумбурность эта, судя по всему, входит в авторскую задачу.

На протяжении всей книги, с самого ее начала, Гришаев выясняет отношения с субъектностью своих адресатов, реальных и фантомных: «Вы это искорка от солнца / Ты копошится под землей / Вы это тонкое и рвется / Ты собирается домой / <…> Тебя ушедшую как брата / Прошу мой брат останься ты». Собственно, братство, как подсказывает заглавие книги, – ключевой мотив. И дело не в том, что брат уходит, а в том, что говорящий не может найти братство в себе, хочет его вернуть. «Останься, брат» значит: останься моим братом внутри меня. Чувство общности и родственности вспоминается как райское: «Сохрани это в облаке, что ли. / <…> На дровах, за сараем шатким, / Где сидели мы, обнажив / Наши души и приникая / К другу друг…» Очень разные по письму (мы вернемся к этому впоследствии), стихи в книге пытаются стать братьями предметам и людям, о которых они написаны.

За каждый шаг в осеннем этом дне,В безвременном ноябрьском овраге,Я чай свой допиваю – мнится мне:

Стоит сестра,Тонка, как из бумаги,В прекрасных отблесках костра.

В том и дело, что только мнится. Обратим внимание на звукопись «мнится мне» – она говорящая: ища сестру, я натыкаюсь на «меня», на зеркало. Гришаев говорит об этом открыто:

Сравнение дятла и ветки,Луга и леса.

Сравнение ветки и леса.Ветка плывет по реке, не имея веса.В зеркало вглядываешься: черты лицаТо деда, то матери, то сестры, то отца.

И зеркало и лес, традиционные порталы в потустороннее, – важнейшие: «мотивы книги; в их пространстве и проходят поиски родства. Критики отмечали нарративность поэзии Гришаева – но, если мы правильно понимаем, речь не о сюжете, а скорее о том, что Гришаев намечает точки опоры для историй, для биографий. При этом традиционные точки опоры – например, документы, фотографии – не работают: «А у Семеновых в фотоальбоме / Живее всех / А у Смирновых в фотоальбоме / Мертвые все не смотри / А у Захаровых в фотоальбоме / Искры из сердца / А у Андреевых в фотоальбоме / Хлам». Значит, приходится изобретать что-то новое, искать во всех направлениях. Здесь порой возникают выморочные персонажи: «Знаю я, что Демин хилый / <…> По ведомству Демина мышь / По ведомству Демина моль» или «Амфетаминов и Кетаминов / Зашли в аптеку купить витаминов». Они как бы не совсем существуют – занимают промежуточное положение между «гусиками», которых можно только увидеть по телевизору или услышать в народной песне, и ежиком, который останется в квартире, после того как его хозяина арестуют. Нарративность проявляется в особенности в стихах о родстве – о людях, поговорить с которыми можно только в уме и в тексте, – и разговора не получится:

Вошел отец и ложится спать.Я говорю: ты же умер, поговорим давай.А он мне: очень устал, и в одежде, как есть, на кровать.Я ботинки с него снимаю.Посижу рядом немного, посмотрю,А потом и сам лягу, вставать рано.

Он уйдет из дому, пока я сплю.Ноги из-под одеялаХудые пахнущие торчат.Его снова нет, я уже представляю.Вот и тела наши скованные молчат,Будто двери тяжелые приоткрывая.

Здесь вспоминаются стихи о роковой дискоммуникации: «Блудный сын» Слуцкого, «Жена» Гандельсмана, в особенности «Памяти отца: Австралия» Бродского. Гришаев, заклиная остаться отца, брата, сестру, растения и животных («Вы выхухоль, / Я ящерица, / Конечно. / Мы родственники навсегда»), продолжает эту традицию: вся книга кажется памятником восстановлению связи между очень далекими точками. Между этими точками, иногда кажется, ничего и нет, кроме воздуха. Это стихи, сделанные неплотно, разреженно, порой кажется, что мы читаем последователя Всеволода Некрасова: «Русские великие стихи / Русские великие сугробы / Русские великие зайчики и белочки // Мальчики и девочки // Вы русские? / Вы местные? / До чего ж прелестные».