Книга отзывов и предисловий

В предисловии к «Мировому словесному электричеству» – предыдущей книге Ларисы Йоонас – Ольга Балла указывала на интонационное сходство ее поэзии с текстами крупнейшего эстонского поэта Яна Каплинского. Это влияние неудивительно – и в новом сборнике также чувствуется. Каплинский умеет пробудить в окружающем мире потенциал молчаливого диалога со всей вселенной; его письмо медитативно и протяжно, оно идеально подходит для создания пустых или малонаселенных пейзажей, пространств. То же умение («страны салютуют неразличимые между собой яркие как фейерверки / мы будто кроты следуем за тобой по земле / двигая самолет одной нашей любовью по пустоши флайтрадара») есть у Ларисы Йоонас – но если во многих стихах Каплинского не остается никакой надежды на посмертие, то для микроэлегий Йоонас характерна микроскопическая, стоическая надежда. Она, впрочем, никогда не бывает сладка:

Все мы умрем но иные умрут безвозвратноа иные воскреснут им воздастся по вере ихтак мы и будем дальше обитать на этой планете

кто-то бессмертен и жив кто-то исчез навсегдакошка воскреснет она верит в людей и любимыхбудет искать меня в папоротниковых и тисовых рощахмяукая или молча со слезами в изумрудных глазах

Оптика Йоонас предполагает иллюзорность человеческого существования («Девочка играющая на скрипке у рейнского водопада / неразличимая в реве голубой и зеленой воды / я подхожу к ней все ближе и ближе / и прохожу сквозь нее и все еще не слышу ни звука») – но и благодарность за это существование, за возможность осознания и называния себя и других. Из тайных имен близких «можно составить словарь благодарности / единственного источника все еще согревающего тела». Свидетелями нашей земной жизни и исчезновения в этих стихах становятся животные, а еще – вещи, также вовлеченные в орбиту заботы и благодарности: «голубокрылый холодильник», «беззвучный телевизор» и другие.

Мне нравилась прежняя стиральная машинкатеперь я не помню даже как она выглядела как называласькакие там были кнопки или ручки как закрывалась дверца

но я уверена что если еще раз ее увижу то узнаюедва коснувшись пойму что это онапо теплому дыханию из ее глубин по теплоте переключателейпо ее движению в своем тяжелом труде

благодарность благодарность и еще раз благодарностьнадеюсь что в мире людей не стыдно бытьблагодарным стиральной машинке.

«Ночью случится большой ветер / и унесет с веревки промокшие вещи» – почти что сценарий для фильма-катастрофы (несчастные вещи «тщетно хлопают крыльями / упираясь уставшим телом в тьму урагана»). Одушевление вещей, очеловечивание животных – прием, работающий подобно биноклю: если посмотреть с другой стороны, привычные дела людей превратятся в миниатюрную диковину, «наше бессмысленное смешное человеческое кино». В этом остранении собратом Йоонас можно назвать Андрея Сен-Сенькова – с той оговоркой, что Йоонас все время помнит о вселенской перспективе, которая над этим смешным кино разворачивается. Важно, что пустоши флайтрадара – это европейские пространства («Ты пролетаешь над Потсдамом / над Гданьском влетаешь в пространство тьмы»), и само письмо живущей в Эстонии Йоонас – подчеркнуто европейское. Читаешь, например: «Что могло мне присниться в этих горах / покрытых курчавой шерстью виноградников / кроме гор и рек и бархатных лугов» – и как будто видишь некую геральдическую ленту, заверяющую принадлежность этих стихов к большой модернистской традиции. Это традиция поиска истинного пространства за миром городов и людей. Неудивительно, что такие пространства часто являются во сне – мотив сновидения для «Пустошей флайтрадара» очень важен.