Книга отзывов и предисловий

о проводы еще мне далекио разве спрохвала с ленцой покатомне элизейски эти мотылькиво померанце майского заката

В то же время усложненность связывается с сюжетом: ее больше там, где герой преодолевает трудности, меньше – там, где он близок к цели. Цель же эта, возможно, состоит в признании того, что человеческая телеология к природному величию слабо применима:

срезы кольчатого дыма,

скосы контурных небес.сосен выплеснутых мимомалахитовый отвес.воздух – матовый мицелий —не набух еще пока,и стоят без всякой целивинтовые облака.

<…>вон уже свивает пряхасветовое волокно.вяхирь, вихревой мой вяхирь, —возвращайся на окно.звезд просыпанное просо,

сосен бережный закон…это крыл твоих набросок,неспокойных испокон.

Птица, в конце концов, просто поет; проявлением птичьего облика на лице поющего героя и завершается книга Агриса – сообщающая меж тем трелями и коленцами, что гармония возможна, но, чтобы постичь ее, необходимо переворачивающее жизнь внутреннее усилие.

Дмитрий Герчиков. День рождения времени. СПб.: Порядок слов, 2021

Горький

Вторая книга Дмитрия Герчикова открывается строками «если бы у меня, любимая, была, например, вагина, / ты бы ебала ей свое, допустим, лицо», что сразу настраивает внимательного читателя современной русской поэзии на определенное восприятие, но ожидания будут обмануты. Герчиков, как и в дебютной книге «Make Poetry Great Again», перемешивает формальные приемы, сталкивает поп-культуру, интернет-коммуникацию и политику, работает с готовыми текстами и сериализмом.

И все же новая книга более упорядоченна – и более убедительна, – чем предыдущая. Во многом потому, что во главе угла здесь лирическое «я», занятое постироничным самоопределением. Назовем два, пожалуй, самых характерных текста. Во-первых, любовное «стихотворение» с рефренами «Кем ты была в нулевых?» и «Чьей он войны солдат?» / «Чьей мы войны солдаты?». Вопрошание прерывает и прозаический рассказ о знакомстве с будущей женой, и смоделированные отрывки из «типичных» стихов «пожилого поэта-метареалиста», написанные из перспективы «мира, слабо напоминающего наш» (стилизация в этих отрывках, разумеется, нарочитая, приводящая на ум стихотворение редактора герчиковской книги Никиты Сунгатова про ветерана второй чеченской войны, который «взялся писать актуальные стихи»). В финале «стихотворения» эта разноголосица сливается в единое послание, утверждающее историческую память и проживание исторического момента – как личное, делимое на двоих переживание:

В тот день я увидел тебя впервые. Увидел под голоса Беловежского соглашения и скрежет танков в Чехословакии, эхо Карабахского конфликта и дождь Чернобыльской катастрофы, звук костылей и блеск пуль, летящих сквозь нас. Граница – это прикосновение. Любовь – это стихотворение. Государство касается государства, закон касается человека, губы касаются живота.

Сколько раз мы коснемся друг друга – столько времена расколются на части. Беспроводные сети опутают воздух, жидкие механизмы усовершенствуют кровь, информация станет сладкой как миндальное молоко, но мы будем прикасаться к друг другу, пока доносятся взрывы на границе между девяностыми и нулевыми, жизнью и смертью, родиной и русским языком.