Книга отзывов и предисловий

Агрессивное открытие сексуальности было свойством русской поэзии 1990–2000‐х: в книге есть вещи, звук которых отчетливо напоминает то время, с его театрализацией быта, желанием «дать голоса» акторам – даже тем, кто об этом не просил. Если в этом и есть ностальгия, то она распространяется за пределы «личного». Это разговор из современности (в которой живое общение воплощают скорее не тела, а бестелесные голосовые помощники) о прошлом – уходящем вдаль на много веков. Прием вставной интонации, собственно, и приводит Костылеву к тому, что в ее текстах обнаруживаются обломки старых жанров, своего рода spolia – тут и там блеснет элегия («Я не хочу туда где ты / И хлад прощальный») или отрывок оды:

Как будто кто-то разорвал бумагуИ окунул в чернила край —Синай!О море, выпившее влагуЗемлиРасчистившие небо

ВетраХребты неведомого зверяЧернеет кровь, железо, магмаО сердце мира, роза ветра,До человека, до ответаМираж, пустыня сна, сгорай!Услышавшая гласМолчи, прижавши чресла к сотворенью

Не оглянись, но станьСама под стать сему явленью

Так можно дойти до самого конца/начала словесности и сексуальности – которое и ждет нас в финале книги: «Еще озаренные светом господним, они берут / Яблоко / И оно падает / Недалеко / Тогда они снова его берут». Это многожанровая книга, стихотворения в ней работают то как концептуалистская реплика физиологического очерка («Во время оргазма француженка думает: любит-не любит. / Советская женщина рассматривает потолок»), то как переосмысление древнего мифа о Пасифае и быке – поводом для которого, кажется, становится мизогинистское слово «телка»: «Ванечка, я поняла, что я Пасифая / телка вокруг меня, я слепая / телка вокруг меня, деревянная, с дыркой / бык е… меня, Ваня, это нормально?!» (отметим с грустью, что отточия не позволяют понять, бык сейчас е… или е… когда-то давно). Конфессиональность оттеняется здесь технической шуткой – которая, кажется, сродни приемам из пособий по технике секса: «говорил everything’s good, everything’s fine. come / мои пальцы отпихивал языком». При этом – как и в случае с быcome – всегда возникает вопрос о временном зазоре между сексом и его описанием. Говорящая практически всегда успевает уйти из ситуации. Она уже не здесь, она смотрит на происходящее как будто не c этого света:

симметриянеумолимый уголвсе три (неумолимые) углав любовном треугольнике из трех несвежих кукол

давайте без меня, я умерла

Временной зазор сообщает рефлексии о любви и сексе тон иронии и сожаления. Все это заставляет думать, что воспоминания о сексе – род мемориального эскапизма. Но Костылева умеет напомнить, что мы живем здесь и сейчас – когда и любовь, и сладкие воспоминания о ней синхронны с насилием и пытками.

Я хочу только тебя и пытки ЛГБТТолько тебя ЧечняТолько хардкорТолько молчание горТолько тебя ЧечняОни расстреляют тебя если узнают

Только тебя Чечня

С тем, о чем обычно молчат; тем, что скоро исчезнет и из пуш-уведомлений.

Алла Гутникова. рыбка по имени ривка. Тель-Авив: Издательство книжного магазина «Бабель», 2023

Горький

Аннотация к книге: родилась, училась, публиковалась… «Бывшая политзаключенная; провела год под домашним арестом по делу DOXA[19]. Последнее слово в суде переведено на английский, немецкий, французский, иврит, итальянский, польский, румынский, чешский, армянский и другие языки. Объявлена в розыск». Сошлемся и мы на последнее слово Аллы Гутниковой в суде[20]: разошедшееся по веб-страницам и языкам, оно построено на важных для поэтессы и активистки цитатах – и от этих цитат отстраивается этическая парадигма, сделавшая Гутникову той, кем она является. В поэзии работает этот же принцип: «рыбка по имени ривка» – игра цитат, часто явственных (например, детское стихотворение Ирины Токмаковой про рыбку процитировано целиком), часто едва уловимых, легким касанием очерчивающих круг чтения, мышления, проблематики – будь то Пушкин, Цветаева, Гронас или Дашевский.

Главный прием книги Гутниковой – монтаж: мы читаем здесь неоформленные заметки, отрывки из переписки, дневников и конспектов. Такой монтаж рассчитан если не на узнавание, то на сочувствие – понимание, почему это могло быть выписано и поставлено в соседство с другими фрагментами. Говорение цитатами – форма нежности: