«Нежность» – слово, многократно повторенное на обложке книги, вместе со словами «агрессия», «аффект», «немота», «катарсис»; нежность – основополагающая эмоция этой книги, но из чистого аффекта в литературу ее превращает именно навык контекстуализации и даже ограничения: «я могу любить только тех у кого такая же боль». Боль – еще одна важная для книги категория: Гутникова исследует ее лингвистически, и разговор на других языках, немецком и иврите, здесь неизбежно связывается с проблематикой исторической травмы (в сторону можно заметить, что «рыбка по имени ривка» проблематизирует и еще одно явление – отдельное бытование русскоязычной еврейской поэзии).
Соединение разных микрожанров можно сравнить с лоскутным одеялом (излюбленная феминистская метафора), но можно и с рывками в разные стороны. Такие рывки (рыбки, ривки) призваны расшатать ограниченное пространство. «Рыбка» – нежное и вольное существо: «Я часто чувствую себя рыбкой, птичкой, школяром, малышкой», – говорила Алла Гутникова в суде. Но рыбка часто ассоциируется с аквариумом – и тут вспоминаются слова Олега Юрьева о поэтах его поколения (габитуса, судьбы) как о «рожденных в аквариуме, но умудрившихся дать деру, когда, при очередной смене воды, нас пересаживали из банки в банку». Два раздела книги тематически и хронологически соответствуют двум заключениям: карантину и домашнему аресту. Благодаря технологиям (той самой смене воды, только со знаком «минус») одно как бы перетекает в другое: «зимняя школа в зуме you are frozen you are muted отогрей меня господи сделай так чтобы я могла говорить». Как можно работать с этим ограничением? Может быть, именно расшатывая его изнутри разными жанровыми/формальными приемами. Например, списком:
и т. д.
Или, например, попыткой сформулировать свое поэтическое/политическое кредо, которое моментально встречает противодействие – нервные или даже ехидные вопросы к самой себе. Или, например, введением в текст эмодзи – как иронической иллюстрации, чего-то вроде наглядного подтверждения старой тютчевской мысли о том, что мысль изреченная есть ложь. Если тут нет своего отчетливо манифестированного языка, тут есть свой эстетический метод, отчетливо связанный с многообразием и инклюзией: выясняется, что они помогают, даже когда человек, казалось бы, остался один.