Книга утраченных имен

Ева смотрела вдаль и снова чуть не споткнулась, когда перед ней вырос огромный депортационный лагерь. Над обвитой колючей проволокой оградой летали тучи мух. Сами строения напоминали современные многоквартирные дома: три длинных, правильной формы прямоугольника, образующих букву П. В каждом – по шесть этажей. Казалось, эти дома были выстроены для того, чтобы разместить здесь несколько сотен семей, но в центре обширного двора толпились тысячи человек. Они теснились, как скот в товарном вагоне, некоторые плакали, другие – кричали, но большинство были безучастны, будто уже смирились со своей участью. Замызганные дети, кричащие младенцы, изможденные высохшие старухи, плачущие старики… Над толпой грозно возвышались сторожевые вышки, а французские полицейские с бесстрастными лицами патрулировали периметр лагеря.

– Такого не должно быть, – пробормотала Ева, пока они шли к главным воротам.

– Разумеется, не должно.

– Я хочу сказать, что здесь нельзя содержать пленных. Это… это место не подходит даже для животных. – Еве было тяжело дышать, но теперь ее тревожил отнюдь не запах. Внезапно она почувствовала, что теряет всяческие ориентиры. Разумеется, аресты, которые происходили на прошлой неделе, были чудовищными, но они проводились с соблюдением хоть какой-то видимости приличия. А здесь людей содержали в их собственных нечистотах, что было настоящим варварством. Еву снова замутило, когда она представила своего отца – среди этой толпы. – Реми, мы должны немедленно освободить папу!

Реми лишь кивнул.

– Приготовьте документы, – тихо сказал он. – И ведите себя спокойно, не давайте волю чувствам. От этого зависят наши жизни.

Ева не представляла себе, как она сможет притворяться и словно ни в чем не бывало общаться с французской полицией. Но, с другой стороны, как охране лагеря удавалось сохранять такое спокойствие? Она заметила около дюжины солдат, которые бродили вокруг забора, еще больше находилось в башнях наверху, и ни у кого из них на лицах не было ни отвращения, ни даже тревоги из-за творившейся здесь жестокости. Неужели они были настолько злобными? Или же им удалось найти в себе какой-то потайной рычаг, который позволял на время отключать в себе все человеческое? А вечером, возвращаясь домой к своим детям, они просто опять включали нормальные человеческие чувства и снова становились людьми?

Реми переговорил о чем-то с офицером на воротах, тот пролистал их документы, а затем впустил, указав на административное здание. Когда они пошли к нему, несколько пленных, собранных за еще одной оградой из колючей проволоки, стали кричать им:

«Пожалуйста, вы должна позвонить моему сыну в Ниццу! Пьеру Дени с улицы Кювье!»

«Пожалуйста, найдите моего мужа Марка! Марка Вишневского! Нас разлучили на Вель д’Ив!»

«Мой ребенок умер! Неужели мой ребенок умер? Мой ребенок умер!»

Ева чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Реми так крепко сжимал ее руку, что ей казалось, будто она слышит, как хрустят ее кости. Однако она хорошо запомнила его слова. «Успокойся», – сказала она себе, судорожно вздыхая.

Французский офицер, тучный темноволосый мужчина лет сорока пяти, вышел из своего кабинета и протянул им руку. Его глаза были холодными, а улыбка натянутой. Он молча предложил им пройти внутрь.

– Итак? – сказал он, когда дверь за ними закрылась, заглушив жалобные крики снаружи. Воздух в комнате был неподвижным, горячим и затхлым. В разгар лета окна обычно открывали, чтобы впустить свежий ветерок, но, разумеется, в таком случае сюда проникли бы и голоса тех, кто так страдал за стенами этого здания. – Что привело вас в наше чудесное заведение?

Его шутка над здешними условиями еще больше разозлила Еву, но Реми снова мертвой хваткой сжал ее пальцы, и она была вынуждена сдержаться и выдавила из себя рассеянную улыбку. Реми обратился к офицеру:

– Я – Реми Шарпантье, а это моя жена Мари, которая работает моим секретарем. Боюсь, что одного из лучших наших рабочих по ошибке поместили сюда. Мы приехали за ним. – Тон его голоса был легким, живым и беззаботным, и Ева поразилась, как непринужденно и уверенно он говорил.

– Ошибка, говорите? – Офицер покачал головой. – Сомневаюсь.

– Конечно, мы понимаем, что произошло недоразумение, – как ни в чем не бывало продолжал Реми, словно офицер и не произносил этих слов. – Наш рабочий действительно еврей. Но, видите ли, он из Аргентины.

Лицо офицера слегка изменилось.

– Продолжайте.

– Вы, конечно, знаете о дипломатическом соглашении между Германией и Аргентиной. И аргентинский консул очень расстроился, когда узнал, что один из его сограждан был арестован. И поскольку ему не хотелось бы поднимать этот вопрос при общении с немецкими коллегами…

Реми протянул поддельное письмо с аргентинской печатью. Офицер вырвал письмо у него из руки и просмотрел, что-то злобно бормоча себе под нос.

– Ну, по крайней мере, ошибку совершил не я, – резко ответил он, взглянув на своих гостей. – Лео Траубе? Как по мне, это не самое распространенное для Аргентины имя.