Книги Яакововы

Когда он возвращается к Яакову, то рассказывает, как старичок пал без жизни, как только продал ему товар, и даже не успел взять денег. Яаков смеется, ужасно довольный этим. Нахману нравится делать ему такие вот удовольствия. И ему нравится глубокий, немножко охрипший смех Яакова.

 

Что видят шустрые глаза всяческого рода шпионов

 

За Яаковом, с того момента, как он перешел Днестр, идут самые различные шпионы, но Йента видит их лучше, чем те видят Яакова. Она видит, как на грязных столешницах в корчмах те калякают безданые доносы и доверяют их посланникам, которые везут их в Каменец и Львов. Там, переработанные в канцеляриях секретарей, они принимают более выработанную форму, они превращаются в докладные, сопоставлениями фактов, рубриками событий, попадают на лучшую бумагу и дожидаются оформлением печатями – и таким уже образом, в виде официальных писем, направляются почтой в Варшаву, к усталым чиновникам этого распадающегося государства, в истекающий роскошью дворец папского нунция, а помимо того, через секретарей еврейских общин – в Вильно, Краков и даже в Альтону⁷⁵ и Амстердам. Письма эти читают епископ Дембовский, мерзнущий в несчастном своем дворце в Каменце, и раввины львовского и сатановского кагалов, Хаим Коген Рапапорт и Давид бен Авраам, неустанно обменивающиеся известиями, в которых имеется масса недомолвок, поскольку всю эту стыдливую и смущающую историю сложно изложить в чистых и священных древнееврейских словах. А под конец их читают и турецкие чиновники, которые обязаны знать, что творится в соседнеи государстве, а кроме того, у них имеются свои деловые интересы с местными властителями. Так что голод информации огромен.

Шпионы, как королевские, так и церковные, и еврейские, доносят, что потом Яаков заехал в Королювку, в которой он родился, и в которой до сих пор проживает часть его семьи, а именно: дядя, тоже Янкель, королювский раввин, и его сын Израиль с женой Соблей.

Здесь, в соответствии с доносами, к нему присоединяются два десятка человек; в большинстве своем – это родственники. Все они торжественно пишут свои имена на листе пергамента – тем самым обещая держаться своей веры, не обращая внимания на какие-либо преследования и ничего не боясь. Еще они подтверждают, что если возникнет необходимость перейти с Яаковом в другую веру, то они пойдут за ним. Они словно солдаты, не слишком думая, пишет один из шпионов, готовы на все.

Шпионы знают и про Йенту в дровяном сарае при доме. О ней пишут: какая-то святая старушка", "не желающая умирать старая женщина", "колдунья, которой триста лет".

Это именно к ней в первую очередь едет Яаков.

Собля ведет его в дровяной сарай, открывает дверь и показывает то, о чем тот просил, как только приехал. Яаков останавливается в изумлении. Сарай превращен в комнату для торжеств, на стенах висят ковры, тканые местными крестьянами: полосатые и цветастые; такими же коврами покрыт пол. Посредине стоит ложе, застланное красиво расшитой постелью, сейчас, правда, несколько запыленной – Собля рукой сметает с нее травинки и паутину. Из-под накидки выглядывает людское лицо, наверху лежат руки с белыми, костистыми ладонями. Под Яаковом, еще веселым и скорым к шуткам, подгибаются ноги. Потому что это его бабка. Остальные: Нахман и Нуссен, и реб Мордке, и старый Моше из Подгаец, который тоже прибыл приветствовать Яакова, все склоняются над Йентой. Яаков поначалу стоит, словно бы окаменевший, как вдруг начинает театрально всхлипывать, а за ним и остальные. Собля торчит в двери, ведущей в дровяной сарай, чтобы никто уже не заходил, чтобы не толпились любопытствующие; люди заполняют практически весь их небольшой дворик: бледные, бородатые, в меховых шапках, он притоптывают в свежем снегу.

Собля переживает свою великую минуту, и она гордится тем, что Йента выглядит так красиво.

Она захлопывает дверь и входит в средину, чтобы обратить внимание на то, как деликатно дрожат у Йенты веки, как движууутся под ними глазные яблоки, как они путешествуют по каким-то невообразимым мирам.

- Она жива, – успокоительно говорит Собля. – Прикоснись к ней, она даже немножко теплая.

Яаков послушно, без колебаний, прикасается пальцем к ладони Йенты. Отдергивает его, Собля хихикает.

И что ты, Мудрый Яаков, скажешь на что-то такое?