Книги Яакововы

Шпионы уже хорошо знают, что происходит потом: этот пророк, Яаков, на две недели останавливается у Симхи бен Хаима и начинает видеть свет над головами некоторых верующих. Это нечто вроде ореола, зеленоватого или голубоватого. У Симхи и его брата это свечение над головами наличествует, и это означает, что они избранные. Каждый хотел бы иметь подобный ореол, некоторые его даже чувствуют: легкое покалывание вокруг головы, тепло, которое как бы было и без шапки. Кто-то говорит, что такой ореол берется из невидимой дырки в голове, через которую вытекает внутренний свет. Этот как раз чешется именно эта дырка. И что в обязательном порядке необходимо избавиться от колтуна на голове, который у многих имеется и мешает свету.

 

"Три вещи непостижимы для меня, и четырех я не понимаю"

Книга Притч Соломоновых, 30.18

 

Когда Яаков идет через деревни и местечки, за ним бегут местные традиционные евреи и кричат: "Троица! Троица!", словно бы это было какое-то нехорошее прозвище. Иногда они поднимают камни с земли и бросают их в сторонников Яакова. Другие, те, которых укусил Шабтай Цви, запрещенный пророк, глядят с любопытством, из них собирается группа таких, что идут за Яаковом.

Люди здесь бедные, и по этой причине сделались подозрительными, бедный не может себе позволить далеко идущего доверия. Прежде чем толстяк похудеет, худой умрет – говорят здесь. Им бы хотелось чудес, знаков, спадающих звезд, кровавой воды. Они не сильно-то понимают, что им говорит Янкель Лейбович, прозванный Яаковом Франком. Но, поскольку он красивый, приятный и одетый по-турецки, то кажется необычным, производит на них впечатление. Вечером, когда они беседуют у костра, Яаков жалуется Нахману, что чувствует себя будто купец, который должен продать красивейшую жемчужину, а здесь его принимают за мелкого разносчика, и ценности жемчужины представить не могут, считая ту фальшивой.

А людям он рассказывает то, чему учил его Изохар, что вечерами подсказывает ему реб Мордке и что объясняет Нахман, опытный в любом диспуте, но сам лишенный как красивой внешности, так и силы убеждения. Но когда Яакова начинает нести, он много прибавляет от себя. В особенности, любит он сильные сравнения и не боится ругаться. Он говорит словно простой еврей, как молочник из Черновцов, как шорник из Каменца, вот только в еврейские предложения он включает много турецких слов, из-за чего те становятся похожими на халу с изюмом.

В христианский Новый год все отправляются в Копычинцы. По дороге мимо них проезжает множество богато украшенных саней, это окрестные вельможи торжественно и с шиком едут в церковь. Лошади замедляют свой бег, и оба кортежа, направляющиеся в противоположных направлениях, глядят друг на друга в изумленном молчании. Яаков в шубе с громадным воротником, в меховой, крашеной высокой шапке – что твой король. Господа, закутанные в меха, из-за чего кажущиеся толстыми и приземистыми; головы их украшают шапки, к которым надо лбом приколоты драгоценные броши, поддерживающие перья. Женщины бледные, с носами, покрасневшими от мороза, тонут в меховых пледах.

 

В Копычинцах столы уже были накрыты, а ортодоксальные иудеи из целой деревни ожидают перед домом Шлёмо и Зытли - переступают с ноги на ногу, топают, потому что мороз крепчает, они разговаривают друг с другом. Небо багровеет, когда сани подъезжают к дому. Толпа затихает и в наполненном напряжением молчании глядит, как Яаков заходит в средину. Тот, уже перед самой дверью, останавливается и и отступает, подходит к Рифке и ее маленькой дочке, и к ее мужу Шиле, глядя над их головами, словно бы что-то там видел. Это вызывает шевеление, а сами избранные чувствуют себя не в своей тарелке. Потом, когда Яаков исчезает в средине, Рифка начинает всхлипывать, плачет и маленькая девочка, лет ей где-то около трех, да и вообще многие люди, то ли от волнения, то ли от холода, а может и от усталости. Некоторые ехали целую ночь. А имеются здесь и такие, которые перед тем были в Езержанах, и даже в Королювке.

В доме Яакова тожественно приветствует Хаим из Варшавы, у которого в столице имеются торговые дела, и потому все его уважают. Даже туда уже проникла слава Яакова. Тамошние тоже хотели бы знать, это что же теперь будет делаться, когда мир приближается к концу. Яаков терпеливо объясняет до самого вечера, так что стекла в маленьких окошках становятся белыми от пара, который мороз тут же превращает в филигранные пальмовые листья.

Тем вечером те, которые заглядывают через окошечки, мало чего видят. Огни свечей мерцают и ежесекундно гаснут. В Яакова вновь вступает дух – руах ха-кодеш. Хорошо его не видно, только лишь некая тень на стене, от пламени свечей мерцающая и нерезкая. Слышен краткий вскрик какой-то женщины.

А уже после всего Шлёмо Шор, в соответствии со старинным законом, посылает в ложе к Яакову Зытлю. Только Яаков настолько измучен, что Зытля, чистая и пахучая, переодетая в праздничную рубаху, разозленная и сердитая возвращается к мужу.