Книжник

— Я не хотел бы до времени разглашать свой замысел, — высокопарно начал Насонов, но, опасаясь утратить интерес собеседника, тут же и продолжил, — но тебе, так и быть, поведаю.

Парфианов успел только ввернуть, сколь высоко он ценит доверие Алексея Александровича.

— Я провожу исследования для своей будущей книги. Ты никогда не хотел написать книгу?

Книжник покачал головой — такого искушения он и впрямь никогда не испытывал. Но о чём хочет написать Насонов?

— О разновидностях женской глупости.

Парфианов замер было с открытым ртом, но быстро пришёл в себя и осмыслил сказанное.

— Тема, конечно же, неисчерпаемая…

— Ещё бы! Я сумел вычленить пока девять вариаций, но где гарантия, что бабская дурь ими и исчерпывается?

— Да… уж. Первую мы видели сегодня…

— Нет, — сурово перебил Насонов тоном знатока-профессионала, истинного эксперта, — это глупость.

Тут Парфианов доверительно сообщил Насонову, что в кармане у него обретается некоторая сумма, которой вполне достаточно для приобретения бутылки хорошего вина, ибо обсуждать подобную тему всухую просто кощунственно. Насонов с достоинством кивнул. Он был небольшим любителем спиртного, но поделиться наработанным с Адрианом ему хотелось.

Когда они разместились с бутылкой на балконе насоновской комнаты, Адриан был ознакомлен с результатами многолетних изысканий сокурсника.

Итак, первый тип женской глупости, по мнению дерзкого исследователя, был экзистенциальным, так сказать, классическим. Просто дуры без примеси. Чистокровные. Густопсовые. «Дважды два — стеариновая свечка», «Говорите медленнее, я блондинка».

Парфианов кивнул. Знакомая картинка.

Затем, второй тип — сексуальный. Мышление лобком. «Как выразилась только что слышанная нами дурочка, жаль, ты пришёл позже, не слышал, «Космический Лингам — ось Вселенной». Мы с тобой, как я понял, приобщились к подобному из одного источника…»

Книжник снова кивнул и тяжело вздохнул.

Третий тип был вербально-придурковатый. Говорливые идиотки, сама способность которых к связной речи наделяет их в их собственных глазах статусом невероятных умниц. То, что мы только что лицезрели. «Что есть Прадхана, если не Мулапракрити, Корень Всего в ином аспекте?»

Парфианов поднял ладони вверх и закатил глаза.

Четвёртый тип, по мнению Насонова, был фрейдистский, фантазийно-сновидческий. Эти дуры выделялись тем, что сочиняли себе жизненную сказочку, да в ней и обретались. «Выбей из головы подобной идиотки её фантазии — она в ту же ночь — таблеток наглотается али в петлю влезет…»

Адриан закусил губу, задумался и, наконец, кивнул.

Пятым типом были идеалистки, создавшие себе кумира из мамочки, сыночка, любовника или Владимира Ильича Ленина. Объект не важен, важно его наличие.

— «Должно же быть что-то святое…», — пробормотал Парфианов вполголоса.

— Совершенно верно, Адриан Арнольдович, — с готовностью подтвердил его собеседник.

Шестой тип включал в себя особый тип дурочек, косящих под умных, но затвержено повторяющих одно и то же вычитанное и сформулированное раз и навсегда мнение — по три раза на дню. Следующий, седьмой, «позитивистский» тип, объединял практичных ограниченных дур, прекрасно, тем не менее, знающих, что почём на рынке. Восьмой тип, «стервозный» заключал в себя дур, умеющих думать, но не понимающих, что этим не следует злоупотреблять. И, наконец, последний тип, тип «дур с живым умом» являлся переходной стадией…

— К умным?

— Да нет же, — отмахнулся Насонов, — к мужчинам.

Парфианов расхохотался.

Глава 6

И хохотал всякий раз, вспоминая изыскания Насонова.

Но забавы — забавами, а он в эту пору действительно уже был близок к тому, чтобы обозначить Истину как частный случай заблуждения, и…

А что — и? Он любил. Он любил эту загадочную необретённую и недоступную Истину, как никогда не любил женщину, он алкал и жаждал её, изнывая от неутолённой страсти, и отказаться от неё не мог. Иногда Парфианов искренне считал себя ненормальным — не на уровне мозгов, но на каком-то потаённом структурном уровне, где в него мог внедриться некий омерзительный вирус и отравлять жизнь, заставляя грезить о недостижимом. Но излечиться Книжник всё же не хотел. Превратиться в Шелонского? Да вы, что, шутите?

К слову, их разговор с Насоновым закончился на весьма странной ноте. Непривычный к спиртному, Алёшка в конце разговора неожиданно проговорил вещи достаточно диковинные.

— Я поймал себя на том, что боюсь окончания университета. Смотрю на родителей. Они благополучные люди и, знаешь, вправду любят друг друга. Им повезло. — Насонов надолго замолчал и, казалось, утратил нить разговора. Наконец продолжил, — но я не хочу так. Они счастливы. Но не могу быть счастлив по их образу и подобию. Ты скажешь, достоевщина…