Книжник

Гей, наделённый глубоким пониманием мужской психологии, понял, что Парфианов не склонен ни бить его, ни любить, ощутил бессмысленность дальнейшей беседы и тихо ретировался. Книжник был рад, что остался один — на глаза ему неожиданно наплыли слёзы. Гомик не оскорбил его, просто истомила безысходность замкнутого круга. Неожиданно вошедший Насонов попятился, заметив слезы на его глазах, испуганно спросив, что случилось? Парфианов не затруднился, поведав, как ему было предложено обрести анальную истину. Воистину это был предел постижения, знаменательная точка, венчающая поиск.

К его удивлению, Насонов не рассмеялся, тихо сел рядом и долго молчал.

Потом заговорил о вещах странных.

— Знаешь, я, когда вчитался в галлов, а потом и британцев, да сравнил с остальными, заметил, что у каждого народа, сколь это ни условно, есть некая матрица, точнее, закодированная словесно формула духа, и обретается она в глубинах памяти. Вроде и на слуху, а вроде и нет… Так вот для французов — это сказочка о Коте в сапогах. Странная такая. Фантомы и призраки становятся истиной. Кто такой Кот в сапогах? Фантом. Лжёт он? Да нет, он честно себя рекомендует Котом в сапогах. Вот кот, видим мы, а вот и сапоги. Всё верно. И кто же усомнится, когда кот говорит, что он на службе у маркиза Карабаса? Возникает и маркиз. Фантом ли он? Да нет. Настоящий, в чём мать родила, вон в реке сидит. Голый маркиз ничем не отличается от сына мельника, а уж разодетый сын мельника — это уже настоящий маркиз. И вот из двух фантомов возникает истина: замок, принцесса, слуги. Надо только съесть людоеда. Но что стоит одному фантому съесть другого? И вот сын мельника становится маркизом, хотя подтверждено его существование только котом. Это дух Галлии, как мне кажется. Дух любого народа двойственен — и у французов это простак Пьер-мельник и умнейший кот-фантом.

Парфианов с улыбкой слушал. Разглагольствования Насонова всегда успокаивали его и развлекали.

— А Россия?

— О… Тут скорее иное. Это — братец Иванушка и сестрица Алёнушка. Дурковатый братец вечно алчет и готов напиться из любой лужи. Сестрица повзрослей, это мудрость Руси. Иногда ей удаётся удержать дурачка. Копытце-то у лужи свиное. Спасает. Но от каждой лужи не оттянешь. И вот припадает Иванушка к луже марксистской, пьёт из неё — и становится козлом. Налетает Ведьма на Русь, топит Алёнушку на дне озера и бегает по бережку козел и блеет. Или что там козлы-то делают? Потом сваливается невесть откуда — deus ex machina — Иван-царевич али Георгий-Победоносец, убивает ведьму, вытаскивает мудрость народа со дня озера и перестаёт Иванушка быть козлом. Но, боюсь, ненадолго. У сказочек русских часто окончание туманное: на колу висит мочало, и сказочка в любой момент заново начаться может. Припадёт Иванушка к новой луже, напьётся какой-нибудь прадханы с мулапракрити, и снова козлом станет.

— Тем более что новое поколение урбанистическое, козлов отродясь не видывало, — согласно кивнул Книжник, — посмотрит такой Иванушка на новую лужу и увидит очередное копыто козлиное, но ему-то мнится — «печать мудрости». Не хочется к лужам-то припадать… Но я вроде колодец нашёл. И копыта там нет.

— Так чего ж ты?

— На колодце том — ни журавля, ни ведра, ни ворота. Чтоб напиться — надо утопиться.

* * *

Перед окончанием сессии Парфианов получил письмо от двоюродного брата, жившего на побережье. Тот приглашал его на пару недель погостить. Ничего неожиданного в этом не было: Парфианов ездил туда ежегодно. И в этот раз после последнего экзамена быстро собрал сумку, известил отца, что едет к Аркадию, и на следующее утро уже вдыхал влажный, пахнущий эвкалиптом, лимоном и обожаемой им магнолией воздух юга.

Первые дни прошли в обычных променадах на побережье, потом он был приглашён на прогулку в горы с компанией брата. Отказался было, но в последнюю минуту передумал. Девиц было немного, все парами, они с братом и приятель Аркадия Алик составляли, как выразился его братец, «клуб одиноких сердец сержанта Пеппера».

Долго ехали на раздолбанном УАЗе по горной гравийке, тенью следующей вдоль течения бурной горной речушки. Остановились на базе, состоявшей из двух полупустых корпусов, без труда разместились, женщины принялись за стряпню, мужики затеяли варить глинтвейн, куда сразу плесканули несколько бутылок водки.

Парфианов, житель равнин, от перепада высот почувствовал сонливость и странную слабость, и неожиданно для самого себя уснул на полосатом матрасе, сваленном в одной из пустых комнат. Аркадий нашёл его за полночь, уже ложась спать, и не стал беспокоить.

… Книжник проснулся в шестом часу утра. Поднялся и ощутил почти волчий аппетит. По счастью, остатки вчерашнего ужина были сложены на столе, и он легко утолил голод. Понимая, что никто не проснётся раньше десяти, решил обследовать течение реки и медленно побрёл вдоль обрывистого берега.