Код Средневековья. Иероним Босх

Рис. 5 а, б. Дьявол представлялся и как человекоподобное существо, и анималистически. Ад и дьявол перестают быть лишь теологической абстракцией, они приобретают конкретные зримые формы: мучителя, пожирателя, воина. Дьявола также изображали с двумя ртами или мордами, одна из которых располагалась в районе пупка, гениталий или анального отверстия. Эти пасти одновременно и глотают, и испражняются. Властность, телесная невоздержанность, похоть – суть сатанинские черты, которые могут вселиться в любого человека, обязанного контролировать себя и подчиняться Церкви перед ужасом ада и Страшного суда. Миниатюра из часослова, ок. 1495 г. M. 356, fol. 64v. Morgan Library, New York. Master of Girart de Roussillon. Le Songe de pestilence, ок. 1455 г.

Исидор Севильский в своих «Этимологиях» переводил слово «дьявол» как «текущий вниз» (лат. deorsum fluens): потому что он презрел спокойное пребывание на небе и под тяжестью собственной гордыни рухнул вниз. Известные демонологи и инквизиторы Якоб Шпренгер и Генрих Крамер считали, что «дьявол» происходит от «dia

» (то есть «duo», два) и «bolus» (то есть «

morsellus», укус, смерть), так как он несет двойную смерть: и телу, и душе. В середине XVI века в книге «Об обманах демонов» Иоганн Вейер (De Praestigiis Daemonum) размышлял о трансгрессивной и преступной сущности дьявола, утверждая, что тот был ангелом, отделенным от Бога и истины гордыней, и стал доктором лжи, поскольку она изобретена им самим.

Аттракционы преисподней

Итак, зловредный дьявол обречён навеки пребывать в не менее долговечном аду: «огонь вечный, уготовленный диаволу и ангелам его» (Мф. 25:41), «во веки веков» (Откр. 20:10).

Вечность ада – догмат христианской церкви, принятый на втором Константинопольском соборе (553 г.), осудил утверждавших временность и конечность наказания демонов и грешников. Ведь прекращение мук грешников – милость и благодать для негодников, которые предпочли бы исчезнуть вовсе вместо отбывания мук в аду (такая идея появляется у Святого Иустина, Минуция Феликса). Неизбежно возникало противоречие: как же милостивый Бог допускает вечные муки и не ведает прощения своих собственных творений, может ли Он лишить их возможности раскаяния и возврата, ведь блудный сын вернулся и был принят своим отцом, раскаявшись, неужели Творец не ведает милости к своим тварям? Подобные вопросы начиная с ранних веков христианских размышлений ставили под сомнение идею вечности ада. Маркион (II в.) верил в освобождение Иисусом Христом из ада всех грешников. И в целом очистительная жертва Сына за грехи человеческие, казалось бы, упраздняет существование ада, в связи с чем Ориген и Скотт Эриугена размышляли о восстановлении всех вещей – благодаря возможности всеобщего возвращения в лоно Бога. А Исаак Сирин полагает, что мучимые в геенне поражаются бичом любви Гос-пода. Так или иначе образ вечного ада крепко утвердился в Средневековье, мысль о нём очевидно волновала и тревожила Босха, как и прочих мыслителей эпохи, порождая множественные образа кар и мук.